Казалось бы, я же сама дала согласие на брак и приняла его клятву. И было это всего сутки назад! Разве можно так быстро отказаться от собственного решения! А может нужно бороться за него, доказывать, что жить можно иначе… Как иначе? Как друзья? Как равные партнеры? Как самые счастливые любовники?

Хотелось плакать от бессилия, невозможности что‑либо изменить, от осознания собственной ошибки. Слезы, едва выступившие на глазах, тут же иссохли, сердце погрузилось в темноту. Было ощущение, что тьма боролась со мной, пыталась изменить мои чувства и мои мысли, заставить забыть всех, к кому я была привязана.

Первое, что я сделала, выйдя из ванны, сняла шелковую белоснежную простынь, маленькими ножничками, нашедшимися в трюмо, вырезала дыру для головы. Потом надела на себя получившийся балахон, отметила линию подола и подрезала ее, соорудив из полосок ткани поясок. Так! Обнаженное тело прикрыли, теперь нужно прикрыть обнаженную душу. С этим было сложнее. Предстояло так затаиться, чтобы не вызывать ни грамма подозрения. Нужно терпеть и пытаться обернуть ситуацию в свою пользу.

Астелиат не появлялся до позднего вечера, предоставив мне возможность спокойно позавтракать, а заодно и пообедать, не забыв припрятать кусочки хлеба в организованном мною тайнике. Я не знала, что мне стоит предпринять, но без еды я оставаться не собиралась ни в случае наказания, а такое было вполне возможно, ни в случае побега.

Он пришел, когда я уже собиралась ложиться спать. В руках его опять был поднос, на сей раз с бокалами, фруктами и бутылкой вина.

— Ты не скучала? — бросил он, едва переступив через порог и не забыв запереть за собой двери.

— Очень скучала! — надула я губки и опустила глаза в пол. Актриса из меня никудышная, вот и приходилось делать все, чтобы ни единая искра не выдала с головой. — Ты бросил меня, а мне так хотелось ласки и тепла!

— Прости, любимая! Но я не могу все время находиться рядом с тобой! — он поставил поднос на столик, подошел и обнял меня, не забыв скептически осмотреть мой наряд. После этого он двумя руками взялся за горловину импровизированного платья и дернул его с такой силой, что прочная ткань просто расползлась под его пальцами. — Я не разрешал тебе одеваться, любимая! — Глаза его недобро блеснули.

— Но мне было холодно! — пискнула я.

Он замер на мгновение, потом взмахнул рукой, и температура в комнате заметно поднялась. Мне стало нестерпимо жарко. Астелиат снял камзол и расстегнул черную рубашку.

— Может, поможешь мне, любовь моя! — прошептал он мне на ухо. Я принялась дрожащими пальцами расстегивать пуговицы. Астелиат не выдержал, рванул ткань, пуговки из черного жемчуга рассыпались по ковру…