XI

XI

В терминах науки можно сказать так: сознание разлито повсюду, оно просыпается там и тогда, когда телесная энергия, подлежащая духовной, превосходит определенную степень силы, называемую нами порогом. Таким образом сознание можно локализовать во времени и пространстве.

Тем не менее предложение доктора о месте в его каюте оставалось открытым. Оставшись один — а ему явно требовалось побыть одному этим вечером, — О’Мэлли некоторое время уделил обдумыванию этого предложения, хотя и сознавал, что не сможет его принять.

Как у истинного кельта, воображение О’Мэлли насытило массу слов Шталя собственным живым темпераментом. В глубине души шевельнулась безымянная, беспокойная радость, незамедлительно сотворившая себе тело из материала, почерпнутого за пределами мыслей — в той безграничной эмпирической области, что всегда наготове у человека с богатым воображением. Получившуюся картину он воспринял внутренним зрением, одел в собственные мысли, восхитился и, конечно же, очень скоро придал еще больший масштаб. Если возникала некая тень критики, то лишь в виде подобных фраз: «Надо же, а приятель-то просто поэт! Да у него живейшее воображение!» Получить вдруг ободрение, даже почти объяснение своим интуитивным догадкам со стороны человека с умом иного склада было внове. И удивительно укрепляло реальность внутреннего мира, в котором он жил.

Объяснение воздействия русского великана на него было просто великолепным, а то, что оно исходило из уст ученого, — особенно замечательным. То, что некая часть человеческого духа могла обретать мысленную форму и проецироваться вовне, становясь видимой, представлялось вполне возможным. Собственно, для него это представление даже перешло уже в разряд «фактов» благодаря его темпераменту и уже не занимало воображение. Но вот второе предположение поразило его своим особым величием. И теперь он любовно поворачивал его то так, то этак.

Представление о Земле как о живом организме было просто божественно по охвату и по простоте, а мысль, что сами боги и мифические образы — проекция ее сознания, величественно гремела у него в мозгу, не смолкая. Всепобеждающая, небесно прекрасная и столь же благосклонная. Он видел формы и фигуры, запечатленные в древних легендах, живыми в прекрасных первозданных садах, в затерянном уголке мира, который человечеству еще не удалось запятнать своим присутствием. Наконец он совершенно по-новому осознал сущность своих глубинных устремлений, прежде тщетно пробивавшихся к его сознанию. Значит, он был так близок Земле, Что ощущал биение ее пульса как свой собственный. Мысль потрясла его до основания.