Ночь становилась все более густой и осязаемой. Звезды, высыпавшие над горным хребтом, засияли разноцветными огнями. Небо дышало холодом и переливалось миллиардами ярких искр. Они сложились в два рукава Млечного Пути – бесконечных, мерцающих небесных ледника, спускающихся с невидимой вершины.

Дорога под ногами утонула в черноте. Одной рукой я достал из внутреннего кармана виндстоппера фонарь. Круг рассеянного белого света заплясал передо мной. Батарея садилась, а запасные остались в моем рюкзаке, похороненном под обломками старого лоджа. Но если я начну экономить энергию в верном «олайте», то в темноте легко оступлюсь и переломаю ноги. Тогда никто из нас не вернется с этой высоты.

С ледника повеяло холодом. Обжигающий воздух пронесся над нами, бесшумный и стремительный, словно птица. Его растрепанные тугие перья задели меня по лицу.

Издалека донесся протяжный вой. Затем прозвучал ближе и громче. К нему присоединился второй заунывный голос, затем третий. И очень скоро по долине вокруг покатились хищные, грозные вопли. Дикие звери, быть может, снежные барсы… или кто-то похожий на них бродил по склону, издали следуя за мной.

За пределами бледнеющего светового круга метались черные тени. Пронзительные звуки то отдалялись, то приближались. Теперь вся долина выла разными голосами. Температура воздуха еще понизилась, становилось все холоднее. Мое дыхание вырывалось облачками пара, которые таяли в темноте. Ноги налились тяжестью, словно подошвы ботинок превратились в чугунные. Я с трудом отрывал их от земли. Один раз мне показалось, что фонарь гаснет, но я тут же понял, что это мое зрение туманится от утомления.

– Я тебя не оставлю, – повторил я.

Я понимал, что подверг Тиссу риску, заразил своей идеей о поиске легендарного места и, возможно, не был прав в этом. Если она вернется с душой, ее жизнь станет гораздо сложнее. Но в то же время ярче, полнее, необычнее, и бесцельность существования, о которой она говорила, исчезнет. Впрочем, даже если все, что мы видели на перевале, лишь фантазия больного воображения – она все равно мне нужна. Любая. С душой или без… И была нужна всегда.

Вой стих. Несколько минут над горами висело глухое молчание, а затем раздался тихий переливчатый женский смех. И этот звук оказался гораздо более жутким, чем хищные вопли. Озноб пробежал по моему позвоночнику. Смех не был похож на человеческий – холодный, зловещий, текущий с ледника.

Мне вспомнились те, кто охотится на путников по ночам.

Остановившись, я выключил фонарь. Шелест одежды, шум моих шагов, тяжелое дыхание стихли. Темнота укрыла нас с Тиссой.