Он вскочил, но тут же с удивлением ощутил, что не чувствует под ступнями пола – ноги не повиновались ему. Постояв секунду, словно каменная статуя, монах с грохотом и звоном упал наземь, задев блюдце со свечами. Оно разлетелось вдребезги, зашипели погасшие фитили. Обезумев, чувствуя, как невидимые иглы терзают мозг, он попытался ползти, нащупывая вокруг себя предметы, но Книга не попалась под его трясущиеся пальцы – ее не было нигде. Растущая боль в голове и отчаяние прибавили ему сил, горло прочистилось – он начал кричать что было сил, но вопли тонули в ночной тишине. Гостиница была расположена на самой окраине аль-Кудс[16], а каморка Мустафы находилась на краю оливкового сада: к несчастью, турок славился слоновьим сном – над его головой можно было палить из пушек.

Охрипнув и поняв, что никто не придет на помощь, брат Ираклий заплакал навзрыд. Сложив на груди немеющие руки, он начал горячо молиться – слова, которые обычно шепчут, он выкрикивал, надеясь устрашить невидимого врага… Звуки молитвы становились все слабее, и через полчаса разверзлась темнота, тихо проглотив его безгубым ртом, – Ираклий потерял сознание.

Не дождавшись монаха на скудный завтрак, состоявший из вчерашних лепешек с оливковым маслом, Мустафа, недовольно кряхтя, самолично отправился будить каффира[17], удивляясь вслух его странному поведению. Обычно дервиш никогда не опаздывал – ведь завтрак включен в цену комнаты, а монах по бедности вкушал пищу очень скромно. Иногда этот завтрак и составлял все его пропитание за целый день.

Пройдя через оливковые деревья, урожай с которых прибавлял к его бюджету пару десятков золотых монет в год, турок подошел к хлипкой двери и постучал в нее:

– Эй, Ираклий! Тебя что, шайтан забрал? Еда на столе!

Из хибары донесся тянущий звук, и хозяин понял, что это стон. Одним ударом плеча он высадил рассыпавшуюся в щепки дверь и сразу оказался посередине комнаты. Увиденное заставило турка попятиться, замахать руками и громко закричать, призывая на помощь всемогущего Аллаха вместе с его верным архангелом Джабраилом. На залитом солнечным светом земляном полу лежал седой как лунь дряхлый старик, беззвучно открывая сочащиеся кровью, потрескавшиеся от беспрестанного крика губы.

– Мустафа, это ты? – еле слышно произнес человек, и турок задрожал всем телом, узнав голос своего давнего постояльца. – Зажги свечу, полнейшая тьма – я ничего не вижу.

На побелевшего хозяина смотрели два глаза, покрытых белесой мутной пленкой.

Турок не помнил, как вскочил в седло, пришпорив лошадь босыми ногами – он доскакал до аль-Кудс, до дома хорошо знакомого и еще не успевшего проснуться ему местного лекаря, всего за двадцать минут и начал отчаянно барабанить в окна.