— В этом наша магия, — согласился Элата. — О чем ты собрался петь, Фома?

— Я спою вам песню о мертвых. О горящих погребальных пеленах, о воде и дыме…

И он запел…

— Но мы еще никогда не провожали так наших мертвых, — сказал Ингкел ошеломленно, когда последний вздох Амаргеновой арфы замер над плавнями.

— Я — бард, — сказал Фома, — я спел и будет так.

— Он прав, Ингкел, — согласился Балор. — Это будет славная битва. И веселое дело.

— Но есть ли в этом честь?

— Да. — Балор потер рукой твердый подбородок и улыбнулся. — В этом есть честь, ведь мы избавим наших мертвых от позора. А значит, и сами избавимся от позора. Ах, какие песни будут петь про это в Дельте, Элата, ах, какие песни!

Элата молчал. Потом поднял голову.

— Я надеялся, что, получив барда, мы вновь станем воинами.

— Это и есть война, — сказал Фома. — Это не мелкие пакости, не убийства в ночи. Это — честь.

И жизнь, подумал он, но этого я не скажу Элате…

Плавни, успокоившись после атаки, жили собственной своею жизнью — пролетела, грузно махая крыльями, серая цапля; потревоженный выводок зимородков точно по команде ринулся с ветки в камыши, сверкая зелено-голубыми вспышками крыльев.

Лодка Ингкела из-за груза была почти по кромку бортов погружена в воду; Фома сидел сзади, в запасной, легко пляшущей на привязи. Балор и Тетра вели свою лодку чуть впереди, и Элата держался рядом с ними. Время от времени лодка Фомы подпрыгивала, то натягивая канат, то отпуская его — под днищем черной тенью проходил, толкаясь спинным плавником, огромный водяной конь.

Что-то не так, думал Фома, — я что-то упустил, все слишком хорошо, слишком просто. Как в детской игре. «Ты будешь вонючим кэлпи!» Задача «кэлпи» — добежать до бетонной опоры на задах школы и хлопнуть по ней ладонью. Задача «людей» — помешать им.

Помешать им.

Помешать…

Предположим, сейчас я человек и знаю, что кэлпи идут сюда, чтобы хлопнуть своей противной зеленой ладонью. Как я могу помешать кэлпи, если я знаю, что они придут, и знаю, каким путем они пойдут? По одному из рукавов, который выведет к сторожевым вышкам… Там дальше пустая вода, мы, люди, не идиоты, мы выжгли все на километр, чтобы ни одна вонючка не могла сунуться, перед наблюдательными вышками всегда чистая полоса; черная вода и прожекторы по ней ночью — шорк-шорк…

Хромоножка! Хромоножка нарвался на растяжку, подорвался на мине и потерял ногу…

— Элата! — крикнул он. — Ингкел! Элата!