Это становилось еще заметнее, когда он почему-то вынимал трубку изо рта и уже ничто не мешало его челюстям сжиматься и разжиматься, но и тогда слова, казалось, едва просачивались и вместо них выходило какое-то шипение.

Вот так выглядел Мокэ.

Несколько следующих строчек покажут, какой у него был характер.

IV

IV

Однажды ранним утром Мокэ вошел в комнату моего отца, когда тот был еще в постели, и встал перед ним, словно указательный столб на перекрестке.

– Что скажешь, Мокэ, – спросил отец, – чему я обязан счастьем видеть тебя в такую рань?

– Тому, мой генерал, – серьезно ответил Мокэ, – что я окошмариваюсь.

Мокэ, ничтоже сумняшеся, обогатил язык новым глаголом.

– Ты окошмариваешься? Ого-го! – воскликнул отец, приподнимаясь на локте. – Это серьезно, милый.

– Вот так-то, мой генерал.

И Мокэ вынул трубку изо рта, что делал в исключительных случаях.

– И давно ты окошмариваешься, мой бедный Мокэ? – спросил отец.

– Вот уже неделю, мой генерал.

– А кем, Мокэ?

– О, я прекрасно знаю, кем, – ответил Мокэ, еще более сжав зубы, потому что трубка была у него в руке, а рука – за спиной.

– Позволь, а можно ли и мне это узнать?

– Мамашей Дюран, из Арамона, она – не отрицайте! – настоящая ведьма.

– Если это и так, Мокэ, то я об этом не знал, уверяю тебя.

– О, зато я знаю! Я видел, как она отправлялась на метле на шабаш.