– Это у Льюиса любимое время дня. Солнце светит не слишком ярко, людей вокруг не очень много.

– Ему все еще требуется лечение?

Ей удалось покачать головой, хотя ее подопечный крепко к ней прижимался.

– Просто увлажняющий крем, но он применяет его самостоятельно. Врачи осматривают его раз в год или около того, но он их пугается и поднимает шум.

– Что неудивительно, – сказал Эш.

– Как ты можешь себе представить, Льюис, с его заболеванием, очень застенчив. И все это сбивает его с толку.

– Что это за болезнь? Неужели причину так и не выяснили?

Дельфина немного помолчала, потом, казалось, приняла решение.

– Льюис, – мягко сказала она человеку в своих объятиях. – Я хочу, чтобы ты немножко побыл храбрым. Дэвид мой друг, и он тоже хочет с тобой дружить. Я знаю, что прошу многого, но ты должен мне доверять. Ты же знаешь, что я никогда никому не позволю причинить тебе вред?

Странный мужчина-мальчик – его возраст невозможно было угадать – поднял голову с плеча своей утешительницы, чтобы посмотреть ей в лицо. В его глазах была неопределенность (для Эша стало облегчением, что у того глаза, который он видел раньше, действительно есть напарник, пусть даже тонкие как папиросная бумага веки делали оба глаза неестественно большими), и Дельфина улыбнулась и поцеловала его в лоб.

– Все будет хорошо, Льюис, обещаю тебе. Теперь давай оба встанем, а потом я хочу, чтобы ты сбросил свою одежду.

Дельфина повернулась к Эшу, и в выражении ее лица он увидел боль и огорчение, которые может испытывать мать, когда страдает ее ребенок.

– Его накидка сшита из мягчайшего кашемира, потому что любой другой материал был бы слишком груб для его кожи. По ночам он надевает специальное шелковое платье.

– Собственно, – сказал Эш, – нет никакой необходимости, чтобы он… – но юноша уже развязывал узел пояса, который удерживал полы накидки вместе, хотя и не сводил глаз с женщины-психолога, словно ища ободрения.

Дельфина поощрительно улыбнулась и помогла ему скинуть накидку с узких, сутулых плеч. Затем, голый, не считая белых шелковых шорт, Льюис предстал перед Эшем.

* * *

Эш в безмолвном изумлении уставился на того, о ком мог думать только как о возникшем перед ним призраке, а тот, в свою очередь, нервно взирал на него в ответ. Конечности у него продолжали дрожать, но не от холода, потому что в комнате было очень тепло. Парапсихолог различал жилистые мышцы позади ясно видимых костей ребер и грудной клетки, камеры пульсирующего сердца, быстро перекачивающие кровь через главные артерии в легкие, которые представали как мешки, похожие на паутинки. Насытившись кислородом из легких, кровь выкачивалась в левую сторону сердца, где мышечные стенки были еще толще, темнее. Процесс наблюдения и завораживал, и тревожил, возможно, это было нечто такое, чего не мог оценить никто из непрофессионалов, – действия человеческого тела, которых никто никогда не должен был видеть.