В одно прекрасное утро он пришел в гостиную и начал прибирать разбросанные на фортепиано ноты. Леди Венделер, сидя в другом конце комнаты, о чем-то с жаром беседовала со своим братом, Чарли Пендрегоном, молодым человеком, изрядно потрепанным беспутной жизнью и к тому же хромавшим на одну ногу. Личный секретарь миледи, на присутствие которого они не обращали внимания, слышал все до последнего слова.

– Сегодня или никогда! – проговорила леди Венделер. – Нечего раздумывать, это должно быть сделано именно сегодня.

– Сегодня так сегодня, – вздохнув, отвечал брат миледи. – Но это шаг ошибочный и опасный, Клара, мы всю жизнь будем в этом раскаиваться.

Леди Венделер пристально и несколько странно взглянула на брата.

– Ты забываешь, – сказала она, – что любому человеку в конце концов предстоит умереть.

– Клянусь честью, Клара, – сокрушенно покачал головой Пендрегон, – такой бессердечной и бездушной негодяйки, как ты, не найти во всей Англии.

– Как вы, мужчины, – воскликнула она, – странно устроены! Вы никогда не понимаете тонких намеков. Вы капризны, вспыльчивы, развратны, неразборчивы в средствах, а между тем, если женщина начинает думать о будущем, вас это тотчас шокирует. Мне этот вздор надоел. Вы даже в простом работяге-поденщике не потерпели бы такой глупости, какой ждете от нас.

– Может, ты и права, – отвечал ее брат, – впрочем, ты всегда была умнее меня. В любом случае, мой девиз тебе известен: «Семья прежде всего».

– Знаю, Чарли, – сказала она, беря его за руку, – девиз твой я знаю лучше, чем ты сам, но его вторая половина – «а Клара важнее семьи». Верно? Ты и в самом деле лучший брат на свете, и я ужасно тебя люблю!

Мистер Пендрегон поднялся, несколько смущенный этим изъявлением родственных чувств.

– Будет лучше, если никто меня здесь не увидит, – сказал он. – Я назубок выучил свою роль и с твоего котеночка глаз не спущу.

– Будь начеку, – ответила она. – Это жалкое существо может все испортить.

Она послала брату воздушный поцелуй, и тот покинул ее будуар по лестнице черного хода.

– Гарри, – сказала леди Венделер, как только они с секретарем остались одни, – я хочу послать вас кое-куда нынче утром. Но поезжайте в кебе – я не желаю, чтобы мой секретарь покрылся веснушками от солнца.

Она произнесла последние слова с горячностью и как бы даже с материнской гордостью, что весьма польстило бедному Гарри. Он тут же заявил, что всегда рад услужить миледи.

– Это станет еще одной нашей с вами тайной, – лукаво продолжала она, – и никто, кроме моего секретаря и меня, не должен знать о ней. Сэр Томас непременно учинил бы скандал, а если б вы только знали, как мне надоели все эти сцены! Ах, Гарри, Гарри, не могли бы вы объяснить мне, почему мужчины так суровы и несправедливы? Впрочем, я знаю, что вы не сможете объяснить – ведь вы единственный человек в мире, не знающий этих позорных страстей. Вы такой хороший и добрый, Гарри; вы способны быть другом женщины, и, знаете, мне кажется, что в сравнении с вами другие выглядят только хуже.