Субботним вечером дом опять исполнился духом праздника; в большой столовой подали роскошный обед с разнообразными редкими винами. За столом собрались все, в том числе и семья Мейтлендов, заметно ошарашенная и свечами вместо электрического освещения, и великолепными фарфоровой посудой, и столовым серебром, и разговорами, свободно вспыхивающими, охватывавшими весь стол и затихавшими в каком-нибудь его углу, и негромкими звуками фортепиано, доносившимися из гостиной, где Фрэнк и Беренайси играли Моцарта.

Хокан впервые с момента своего театрального появления разговорился и с увлечением обсуждал с Лоррейн и Тибо красоты Британских островов. Он был настолько обаятельным и идеально вежливым, что Ройбен даже слегка встревожился – ему показалось, что в поведении Хокана угадываются нотки тоски и самоуничижения. Но сказать наверняка, так ли это, он не мог.

Стюарт восхищался Хоканом, но не доверял ему. В этом у Ройбена не было ни малейших сомнений.

«Хокан изо всех сил старается проникнуться общим настроением, – думал Ройбен. – У всех остальных это получается естественно. Прежде всего благодаря Феликсу. Хокан же прилагает массу усилий для того, чтобы держаться так же, как и все. Но он не может ничего поделать с подозрением, которое возникает в глазах Беренайси, когда та смотрит на него. И Лиза тоже наблюдает за ним, не скрывая холодности. Кто знает, какие истории про него они могут рассказать?»

Все Почтенные джентльмены и Почтенные леди считали своим долгом вместе и порознь развлекать новых знакомых разговорами, задавать вежливые, но немного необычные вопросы и привлекать их к непрерывно возникавшим дискуссиям. Фил и Джейми заключили перемирие, забыв на некоторое время о своих бесчисленных разногласиях в области политики, искусства, музыки, литературы и судьбы Западной цивилизации. Когда Джейми принимался разглагольствовать, Кристина закатывала глаза, а Джейми точно так же закатывал глаза, когда она закатывалась хохотом в ответ на очередную шутку Сергея или беззлобное подтрунивание Феликса. Но Ройбен видел за неизменно любезным выражением лица Лоррейн и ее остроумными замечаниями глубокую тревогу. Сам же он ощущал себя одновременно и счастливым, и несчастным; счастливым, как, пожалуй, никогда прежде в жизни, как будто жизнь его теперь представляла собой лестницу, по которой ему предстоял непрерывный подъем к новому и новому счастью, и в то же время его страх за судьбу Джима был почти непереносим.

Феликс встал, чтобы произнести заключительный тост.

– Дорогие леди, джентльмены и любимые дети, – сказал он, подняв бокал. – Заканчиваются рождественские праздники. Завтра, в воскресенье, когда католическая церковь празднует день Крещения Иисуса Христа, будет их завершающий день. А потом, с понедельника, в церковном календаре начнется период, который издавна носит такое скромно-торжественное название «Рядовое время». И нынче вечером нам следует подумать о том, что Рождество значит для нас.