Следом плыли еще останки. Некоторые куски покрупнее было легко определить – тут рука, там голова. Другие искрошили так, что узнать их было совсем невозможно. Дождь приутих; течение стало медленнее; ассистент космического режиссера пожелал, чтобы спектакль замедлился сообразно торжественности случая. Вода из грязно-коричневой превратилась в ржаво-красную – река крови, бьющей из трещины в сердце острова.

Монстролог глядел вниз, на прибой из мертвецов, и был зачарован.

Он пробормотал:

– «И так ты узнаешь, что я Господь: узри, посохом, что в руце моей, ударю я по водам речным, и обратятся они в кровь».

– Это не его слова, – шепнул ему Аваале. Шептать, по существу, было незачем, но отчего-то иначе было невозможно. – Вы извращаете слово его.

– Напротив, – ответил монстролог. – Я преданный слуга, верный писец дел рук его.

Час настал. Час, когда кровь и смерть, что он причинил, получат свое оправдание, баланс будет подведен, а долг – уплачен. Джеймс и Мэри, Эразм и Малахия, Джон и Мюриэл, Дэмиен и Томас и Джейкоб и Вероника, и те, чьи имена я забыл, и те, чьих имен я никогда не знал… Находка магнификума вернет время, воскресит мечту. Настал час – его час, – когда желание встретилось с отчаянием. Я видел это в ледяном, неугасимом огне в глазах монстролога. Что служило топливом этому адскому пламени? Желание – или же отчаяние?

Дождь утих, но оставались еще стремителные тучи; дню предстояла безвременная кончина. Горы смутно вырисовывались перед нами, туман и тени укутывали их иззубренные челюсти, а земля под нашими стопами растрескалась и крошилась, как кости в оссуарии[149] Дахмы. Путь испещряли огромные валуны, что словно сбросили вниз злобные древние боги, с той поры давно уже мертвые. Глубокие, заполненные тенями изломы, некоторые – лишь в несколько дюймов шириной, некоторые – простиравшиеся на шесть футов и более, веером расходились от подножия гор, как тянущиеся к нам щупальца исполинского чудовища. Земля шла то вверх, то вниз застывшей волной, каждый холм – чуть выше предыдущего, каждая долина – чуть глубже, и ветер пикировал вниз, испытывая волю монстролога. Он несся по равнине: отвесная стена ветра, на которую Уортроп гнал нас без передышки. Ветер вырывал дыхание из легких, прибивал слова к земле, плевал пылью в глаза, и все же он боролся против него, пригибаясь вперед, чтобы его не сшибло с ног, как человек, бредущий в воде по пояс: каждый шаг вперед – тяжело давшаяся победа.

Я пытался держаться рядом с ним, но мало-помалу ветер изматывал меня, и я отставал все больше и больше. Доктор не заметил – или не придал этому значения – и продолжил идти, но Аваале вернулся за мной, крича Уортропу, что мне нужно отдохнуть. Монстролог его не услышал – или ему было все равно.