Титус Кроу оторвал взгляд от кружащего в вышине гигантского упыря и уставился на Стража Клетки, восседавшего на троне из громадных камней. Страж был, как и сам Кроу, обнажен. Кроме того, он был безволос, и кожа его имела цвет, как у мертвеца. Глаза представляли собой бесстрастные, немигающие желтые круги, способные, как показалось Кроу, заглянуть в самую душу.

— Я выйду, — ответил Титус и принялся спускаться вниз по перекладинам прутьев клетки, — и поговорю с тобой, но прикажи своей жуткой зверушке опустить на землю мою женщину!

— Твою женщину? Нет, теперь она моя! И когда я буду готов, она отправится вниз, во мрак, чтобы питать собою некоторых ужасных сновидцев. И тебе тоже суждены преисподние кошмаров. Но лишь после того, как я с тобой поговорю.

К этому моменту Кроу вышел из клетки через дыру, проделанную им в проржавевших прутьях. Он подбежал к ногам Стража Клетки и несколько раз устрашающе взмахнул ятаганом. Но что он мог сделать этому великану. Увы, ничего.

— Зачем? — прокричал Кроу. — Зачем ты делаешь это?

— Я для этого существую. Для этого Они меня сюда посадили. Очень-очень давно, в незапамятные времена я был человеком из мира бодрствования, как и ты. Но я познал тайны Великих Старейшин и стал Их жрецом. А потом, когда я попытался использовать Их силу на пользу себе, Они уничтожили меня на Земле и посадили здесь, чтобы я служил Им в мире сновидений. Это Они сделали меня великаном и наделили ужасным могуществом. А потом, в насмешку, Они лишили меня воли и чувств. Я почти всемогущ, почти бессмертен, и все же я Их раб и способен делать лишь то, что угодно Их воле.

Даже произнося эти слова, колосс не выказал никаких эмоций, тон его голоса продолжал оставаться безжизненным.

— Если отродья Ктулху совершили с тобой такое, тогда Ктулху твой враг не менее, чем мой! — вскричал Кроу. — А ты отдал себя в услужение ему, стал его рабом. Я бы скорее умер, чем стал рабом Ктулху, и буду сражаться, пока во мне есть жизнь!

Страж Клетки отвечал:

— О, и об этом Они тоже позаботились. Я тоже мог бы сражаться, тоже мог предпочесть смерть такому бытию, которое Они уготовали для меня, — если бы Они не усилили вдесятеро мой человеческий инстинкт самосохранения. У меня осталось только неудержимое желание выжить, а чтобы выжить, я обязан повиноваться.