Чувство расстояния давала нам только карта, столбя наше продвижение то пещеркой, то поворотом, то ответвлением куда-то, на что жаль было картографической краски. Со временем на полу появилась постоянная сырость, слой грязи заляпывал подошвы наших резиновых сапог.

И потеплел воздух.

Через сотни ярдов мы уперлись в расселину в скале, древний разлом, стены которого расходились лишь настолько, что мы смогли лишь боком протиснуться между ними. По пути миновали места, которые заставили меня призадуматься, что от природы, а что, возможно, рукотворно, только в конце этого клаустрофобского прохода уже не было сомнений, что его расширили: сколы в скале соответствовали каменным осколкам на полу.

Когда мы вышли из этого прохода, расширившийся охват пространства поглотил наши голоса, а лампы на касках без близости отражающих стен померкли. Мы включили еще и фонарики, и стало ясно, что мы оказались в самой северной галерее «Текамсе № 24», засверкал невыработанный антрацит, словно бы тьму отполировали до блеска.

А вот слева от нас!.. Невзирая на то, что привело нас сюда и что единственное имело значение, мы лишь стояли и глазели. Здесь было то самое, что зовется вне места и вне времени. Мы рыскали лучами фонариков вверх и вниз, из стороны в сторону…

Шахтеры подпирают свод от обрушения живыми столпами угля в ключевых точках, только этим такого не объяснить. Этот был слишком велик, слишком угловат и он не был из угля. Это было нечто совершенно другое, изготовленное из более твердого камня, тридцати футов[49] с каждой стороны и усердно очищено от всякого угля, в каком некогда покоилось.

Стены его были плоскими, приглаженными, но шершавыми, за исключением трех равноудаленных мест, где все сооружение опоясывали полосы из выбитых рукой барельефов: пиктограмм, или иероглифов, или идеограмм, – не подходили ни подо что мне известное или о чем когда-нибудь хотелось узнать. Одни, вероятно, были текстами. Другие, возможно, изображали формы жизни, известные только по окаменелостям, то, что бегало, плавало и летало, было вырезано резцом со стилизованной эстетикой, понять которую я не смог.

По виду столп уходил в высоту по меньшей мере на двадцать футов[50], выходя сквозь низкий свод в следующую штольню, но то была лишь видимая часть. Не выходило, что низ той штольни, где стояли мы, был его основанием. Там, где грани столпа соприкасались с полом, было заметно, словно бы кто-то попытался докопаться дальше. Оставленные канавки теперь были заполнены жижей, принесенной водами потопа два года назад.