Ой, нет! Гюда остановилась на полушаге и закрыла руками уши. Отняла руки – писк шел из ее каморки. Ой, силы светлые, пусть это будет не… разве мы плохо живем сейчас?!

Мольбы, конечно, не помогли. Кому они помогали, когда случается то, что должно случиться. Дитя лежало на столе, прямо в корзинке для хлеба, и орало вовсю. Было оно крошечное и красное, как новорожденный мышонок. Девочка. Волосня такая же, как у Гюды, – белый пух осота. Носик тонкий, острый, крошечные ноздри красиво изогнуты. А глаза, когда она замолчала и уставилась на Гюду, – хоть при свечке и трудно разглядеть, но похоже, что голубые.

Обыкновенно дети у томте заводятся точно так же, как у всех больших и малых народов. Но бывает, что жизнь меняется слишком круто, и тут уж не до сватовства и свадебных кругов. Новая любовь, новая семья и новый дом – новый томте. Сами-то люди, конечно, еще не знают, воображают, будто ничего не случилось, – они ведь просто болтали, просто смотрели друг на друга…

– На север и в горы, – сказала Гюда, – к самому толстому троллю!

Остервенело швырнула шлем на кровать. С чувством добавила любимую отцовскую присказку:

– Все напасти от баб!

Дитя посмотрело на нее, моргнуло чудными глазищами.

– Ладно. Чему быть, тому быть.

Оскар мечтательно улыбался, был рассеян и дождался, что Энок запретил ему летать, «пока не протрезвеет».

Гюда по обычаю назвала нежданную дочку Альдис, показала ее друзьям и знакомым. Мышь-погрызуха одобрила, принесла в подарок пуговицу. Летать теперь уже много не приходилось.

Оскар каждое утро садился на велосипед, ехал на почту и возвращался то счастливый, как дурак, то мрачный, как осенний еж.

Гюда снова послала галку к родителям. Всё же не чужие они, не хотят видеться и прощать ее – их дело, а знать должны. На сей раз получила ответ – отец обещал приехать.

Оскар пил пиво с Самуэлем и объяснял ему, что скоро конец мира, что любовь выдумали хилые порочные поэты, а на самом деле есть только физическое влечение и корысть, и что он, Оскар, в эти игры наигрался на всю жизнь, спасибо.

Гюда научила Альдис ходить и говорить и стала брать ее с собой в цех по ночам. Мышей просила присматривать, чтобы этот окаянный ребенок ничего себе не повредил. Но окаянный ребенок однажды нашел старый Гюдин винт – тот, что маленький, – и у мышей управы на ребенка не стало. Разве что летучих позвать. А отобрать винт не получалось, девица орала так, что лучше и не пробовать. От ее воплей сосновые планки коробились, оставалось их только выбросить.

Оскар два дня не ездил на почту, а потом всё же поехал и вернулся в порванных брюках, таща велосипед с погнутым колесом, но при этом благостный, будто получил отпущение всех грехов.