– Вот дерьмо, – громко произнес кто-то.

К сенатору бросились сотрудники.

– Прекратите запись, – прохрипела Вирджиния.

Однако непоправимый ущерб политической карьере Эйсы Хиткоута был уже нанесен.

Сенатор смотрел на меня, почти умоляя не задавать вопросов. Он больше не мог говорить.

– Вы в порядке, сенатор? – спросил его законодательный директор.

Спустя несколько секунд потрясенный сотрудник вылетел из комнаты. Вирджиния Сэмсон повернулась ко мне.

– Откуда мне было знать, что он это расскажет? – начала я, готовая защищаться. Записи, которые я держала в ладони, скомкались и намокли от вспотевших рук.

– Учитывая нашу дружбу, ты знаешь, о чем я тебя попрошу. – Вирджиния сняла очки, чтобы я разглядела ее глаза.

После стольких лет службы у нескольких сенаторов на ее пухлом лице остались глубокие морщины. Обычно добрые, сейчас карие глаза Вирджинии наполнились гневом.

– Хелен, ты не можешь выпустить эту запись. Его признание уничтожит все шансы на выдвижение. Партия пойдет против, и ты это прекрасно понимаешь. Это красноречие разрушит его карьеру. И, возможно, брак.

– Ты знала об этом, Вирджиния?

Она не ответила.

– Ладно.

Мы обе знали, что я не посмею скрыть интервью. Это было бы безответственно.

– Ты же знаешь, что я не могу этого сделать, Вирджиния. Даже если бы хотела… Я была бы рада помочь, но…

– Но он только что сделал вопиющее заявление, – добавила она, сморщившись. – Как будто «В кадре» – это кладезь сенсаций. Зато теперь ты сможешь поднять рейтинг своего журнала, так ведь?

– В зале находился политический репортер, Вирджиния. Я не могу… я не остановлю эту историю. Это было бы безответственно, и ты сама это знаешь. – Я схватилась за стул, внезапно ощутив головокружение. – С ним что-то не так? Он пьян?