Я аккуратно стянул с девушки чистую простынь. Она не исхудала и вроде не сильно изменилась. Ей и так было за пятьдесят… Судя по всему, сейчас ей где-то семьдесят. Да, появились морщинки, бедра чуть толще, но в целом — та же Кая, что и раньше.

Она смотрела на меня пустыми глазами. Так смотрят пленники в концлагере, потерявшие смысл жизни. Отчаянные, потерянные.

Пустил ментальное щупальце и не почувствовал ничего. Так, легкое любопытство и страх.

Оглянулся, зло глянул на азиата:

— Почему она в таком состоянии?

— Я не знаю, — пожал плечами он. — Хочешь верь, хочешь нет, но самый тяжелый год у нее был первый. Мы… проверяли ее. Но это не очень болезненно.

Я направил по ментальному щупальцу тепло, радость и весь позитив, который только смог сгенерировать.

Кая зашевелилась, стала смотреть на меня более осмысленно:

— Трайл?

— Ага. Вроде он.

— Я забыла, как ты выглядишь.

— С тобой плохо обращались?

— А?

Она захлопала глазами, повторила:

— А? А-а-а-а!

Закричала так, что я непроизвольно дернулся.

Девушка набросилась мне на шею, зарыдала самыми крокодильими слезами на свете.

Я приобнял ее:

— Ну все-все.

Почувствовал ее выпирающие выпуклости и тепло от зеленоватой кожи.