— Начинаю смекать к чему ты клонишь…

— Через пару месяцев его все знали как мастера с золотыми руками. У него выходные были на полгода вперед расписаны. Кому-то кровлю подновить, кому-то в прихожей шкаф собрать из досок, что уж года три на заднем дворе гниют — и он собирал! Я ведь мелкий был, с ним таскался повсюду, когда бабушка отпускала. Пока он деньги зарабатывал, я с чурбачками в углу возился или там же книгу читал. И я видел, как из старых темных гнутых досок получается красивый прочный шкаф на загляденье. Через год дядя повесил велосипед на стену и оседлал мотоцикл Минск.

— Им купленный на заработанные деньги?

— Да. К тому времени в нашем доме было починено все, что только возможно, был построен с нуля гараж у входа, везде заменена проводка… да всего сделанного не перечислить. И ведь за это время он дважды лежал в больнице, на пару недель ездил в туберкулезный санаторий… И все равно успевал крутиться. За руку с ним здоровались все, включая милицию, что разговаривала с ним уважительно — это я к тому времени уже разбирал неплохо.

— Хм… он начал с чистого листа и все же…

— С подпорченного листа — поправил я — Отсидка за плечами никому плюсов в личное дело не добавляет. Но у него получилось. Вернее — получалось до определенного момента. Туберкулез перешел в рак легких. Одно легкое удалили, и он прожил еще год, продолжая работать. Потом свалился окончательно, пролежал в больнице месяц и от бабушки потребовали его забирать — чтобы он не умер у них на руках. Я помню, как мы везли его на заднем сиденье прыгающего по ухабам уазика буханки… А я испуганно смотрел на его серое щетинистое лицо… Еще через две недели его не стало. Но за день до смерти я сидел рядом с его постелью и смотрел, как он жадно ест арбуз, обливаясь соком. Он молчал. Съел молча половину арбуза. А потом уже, когда я неумело утер ему рот, сжал мою руку и тихо сказал: «Как же не хочется умирать…». Больше он мне ничего не сказал. А к вечеру следующего дня умер.

Крякнув, Михаил Данилович подкурил две сигареты сразу, одну протянув мне через стол. Кивнув в знак признательности, я сделал затяжку и выпустил струю дыма в стену, глядя, как дым разбивается о монолитное препятствие…

— Для тебя это очень личное.

— О да.

— Дядя? Или все же отец?

Сделав еще одну затяжку, я продолжил:

— И есть еще один столь же близкий родственник. Не сидел в тюрьме, не пьяница, женат, двое детей, стабильная работа с небольшой зарплатой. Он нет-нет приезжал в деревню и вымещал злобу на огородных грядках, работая лопатой с настоящим остервенением. А зол он был на свою неумелость житейскую, как он ее называл. Ничего у него не получалось. Не делали начальником — хотя стаж уже большой, но карьера не росла. Не удавалось найти шабашки на стороне и зарплату ему тоже повышать не хотели. А ведь он читал специальные книги, старательно заводил дружбу с нужными людьми, был угодлив и вообще — хороший он человек. Вот не покривлю душой, когда скажу — обычный хороший человек.