* * *

Когда под рукой чиновника Шобера кривая смертей вдруг поднималась ввысь, он испытывал наслаждение взлета, он улыбался и сладостно замирал.

Быстро карабкалась по бумаге вверх черная кривая. Так быстро, как взбирается на парапет моста бледный, как бумага, человек.

* * *

На берегу реки, под брезентом, у ног дежурного полицейского лежал труп старика. И стояла шарманка. А в городе пели:

Шарманщик мертв, но песенка не хочет умирать, чьи-то голоса ее подхватили, и она, словно издевка, звучит над городом. Есть мелодии, которые, вцепившись в вас, долгие дни не отстают. Они то улетают, то вновь овладевают вами. От них некуда бежать. Человек не хочет слышать песенки, но слышит ее. И когда шарманщик, создавший песенку о счастливой Вене, лежал под брезентом, в городе чьи-то голоса разносили:

Среди заколоченных витрин, очередей у ночлежек, среди голода над городом с проваленными щеками кризиса звучала песня:

Солнце шло к горизонту. Оно било прямо в глаза. Становилось все труднее смотреть на воду. У Августа болели глаза, от усталости мелькали какие-то пятна. Ныла спина, в ботинках была вода. Август, притаившись на берегу озера, поджидал водяных блох. Зацепив их сачком, он осторожно вынимал пойманных и клал их в банку. К заходу солнца озеро наполнилось лодками. В них сидели парочки. Проплывая мимо Августа, они насмешливо задавали вопросы:

— Разве рыбу можно ловить детским сачком?..

— Ну, что поймали? Марихен, смотри, рыболов…

— Покажите рыбку!

Они горланили, хлопали веслами и распугивали насекомых, и всем нужно было отвечать. Август сел на мокрую траву берега и закрыл глаза. И в глазах замелькала рябь и скользящие по воде букашки. На что бы ни старался смотреть Август, все покрывалось сеткой мелькающей воды и блох.

В лодках, опустив весла, плыли парочки. Они не замечали сидящего в кустах Августа. Они целовались… и эти чужие поцелуи были пыткой. Плыла чужая запретная любовь, и чье-то счастье и смех женских голосов… И смех был похож на бертин.

Август отупело смотрел на траву. На ней показались три кривые пары ног в коричневых обмотках. Ноги покачивались. В нос ударил пивной перегар. Ноги подошли и толкнули в бок Августа. Он поднял голову: над ним, с багровыми лицами и осоловелыми глазами, покачиваясь, стояла тройка «коричневых молодцов». Один них зло заорал:

— Эй, ты! Ножа пробовал? Прячешься?.. Говори: ты за коммунистов или за наци?..

Август молча пошел к берегу и взял сачок. От этого молчания самый грузный из троих даже завыл. Он бросился за Августом и, дернув его изо всех сил за плечо, над самым ухом захрипел: