Он упал вперед, упал на руки, и успел сделать это в последний момент, потому что Хантежиджа вдруг развернулся, и огромный, украшенный костяными пластинами хвост окатил Лука волной раскаленного, наполненного запахом паленой плоти воздуха… В следующее мгновение черный клинок вонзился в то место, где только что лежал Лук, кроша камни в пыль. Но маленький соперник чудовища уже стоял на ногах, а клинок его взрезал плоть Хантежиджи от одного нижнего ребра до другого. И когда хрип чудовища захлебнулся, небо над головой Лука потемнело, обратилось огромным пластом темно-красного цвета, раскинувшимся от горизонта до горизонта, и ветвящаяся молния ударила в то, что только что было Хантежиджей. Удара грома Лук уже не услышал.

Эпилог

Эпилог

Квен проснулся в своей постели. Протянул руку, нащупал рукоять меча, медленно потянул его из ножен. Все так же, не открывая глаз, провел пальцами по лезвию. Нет, оно вовсе не было похоже на смятую поделку из олова. Значит, все было сном.

Он открыл глаза. И Сиват был сном. И девочка, танцующая в коридоре дворца иши в Хурнае, тоже была сном. За окном начинался новый день, с моря тянуло свежестью как будто с легкой примесью гари. Квен вспомнил то, что он сотворил вчера с Аси, с досадой поморщился — вот ведь, не сдержался, — но почти сразу успокоился. Теплая вода, стекающая по его крепкому телу, подтвердила, что чудодейственное снадобье Харавы все еще действует. Что дальше? Придется налаживать отношения с Кинуном, Мелитом и Этри? Да и с Тупи? Глупости. Это они будут налаживать отношения с Квеном, а не он с ними. И все-таки Тупи… Бросить все и помчаться в Хилан, пока Мелит не вернулся домой? Да хоть бы и вернулся!

— Еда! — рыкнул Квен, завязывая исподнее. Вот уж чего никогда не будет, так это толпы служек, которые станут его одевать, подтирать, подбривать, обрезать ногти. Воин остается воином до конца своих дней. Пустота его задери, а сказал ли он Тарпу, что уши наглому мальчишке надо отрезать? Ладно, сам догадается. А если мальчишку убьет Хантежиджа, то и ушей не понадобится. И так все будет ясно.

Еду принес постельничий. Руки старика тряслись, глаза слезились. Водружая на столик поднос с яствами, он едва не уронил его.

— Старик… — Квен поморщился, вспоминая имя постельничего, но махнул рукой. — Не пора ли тебе на покой? И где прекрасные девчонки, что еще вчера бегали по коридорам?

— Они боятся, — прошептал старик. — Там, на портовой площади, творится страшное. Нечисть из Пустоты чертит линии, убивает людей.

— Успокойся, — усмехнулся Квен. — Мои гвардейцы на месте?