Ратма едва заметно поморщился.

– Ну что ж, если тебе, о вечно сущий, настолько не терпится, так переправь нас туда как можно скорее. Все тебе нужное, – пояснил он Диомедову сыну, – отправится вместе с тобой, а животные вернутся в конюшню твоих друзей, и трюк сей останется незамеченным.

– Подобно многим другим.

Древний досадливо крякнул.

– В то время с этим ничего нельзя было поделать, – признал он. – Но не горюй: в будущем все станет иначе. За этим мы с тобой приглядим.

Однако прошлого тоже нельзя, никак нельзя забывать, и Мендельн – то есть, Калан – был полон решимости о том позаботиться. Уже сейчас, в эту минуту, строил он планы запечатлеть все, что сумеет припомнить, и на пергаменте, и на камне – хотя бы ради тех, кто разделит с ним его путь. Мир не мог, не должен был позабыть ни о преподанном Ульдиссианом уроке, ни о надежде, что даровало всему роду людскому его самопожертвование.

– Ну что же, в путь, – внезапно велел он дракону. – Чем скорее возьмусь за дело, тем лучше.

Ратма удостоил его одной из нечастых улыбок. Траг’Ул тоже явно воспрянул духом.

– Приготовься, – предупредил дракон.

Калан еще крепче стиснул рукоять кинжала, однако мысли его были весьма далеки от чар, с помощью коих Траг’Ул собирался переправить его за многие сотни миль от родной деревушки. Думал он об одном – об Ульдиссиане.

«Ты даровал нам будущее, брат… и, что бы там ни замышляли Небеса с Преисподней, уж мы постараемся отныне и впредь творить его сами, не вверяя сего никому».

И едва он подумал об этом, едва лес вокруг начал меркнуть, взору Калана предстал человек, сложенный, точно крестьянин, однако отнюдь не простой землепашец. Мелькнувший перед глазами лишь на малую долю секунды, вполне вероятно – всего-навсего плод Каланова воображения, образ брата исполнил его душу новых надежд.

Придет день, и эдиремы вернутся, воспрянут вновь, но уж теперь-то, помня о самопожертвовании Ульдиссиана – как сами себе хозяева, сами себе господа.

Об авторе

Об авторе