— Лют, — окликнула, наконец, Лесана оборотня, не в силах более выносить внутренней маеты.

Телега катилась и катилась по лесной дороге, подпрыгивая на ухабах.

— Давеча меня в лесу окликнули, — сказала обережница.

Волколак отнял руку от лица и повернулся к собеседнице.

— Кто?

— Мужик молодой. Роста одного со мной, темноволосый, не шибко дюжий…

— Ухо одно рваное? — быстро спросил Лют.

Девушка задумалась, припоминая, что, вроде как, и правда одно ухо незнакомца оттопыривалось из-за безобразного белого шрама.

— Да, — сказала она. — Просил передать, что сестра твоя натворила бед и ушла из Стаи.

Лют рывком сел.

— И ты молчала? — спросил он с такой горечью, что Лесане стало стыдно, будто она и вправду должна была сразу всё ему рассказать, как сердечному другу.

— Я… — пробормотала она. — Просто…

— Просто, когда надо делать — ты думаешь. А когда думать — делаешь, — оборвал её волколак и лёг обратно на примявшуюся солому. — Слава Хранителям, у Мары не так. Если ушла, значит, причина была.

Лесана замолчала, уязвленная его словами. Когда-то и Клесх ей говорил, мол, делаешь не думая, думаешь, не делая… Но то наставник. И совсем другое дело… этот…

Обережнице даже захотелось увидеть когда-нибудь его диковинную Мару, которая, судя по словам брата, была прямо-таки венцом творения.

— Тебе повезло с сестрой, — сказала девушка.

Оборотень усмехнулся и потёр глаза сквозь надоевшую уже повязку.

— Да, повезло. Он — умная, сильная и не робкого десятка. Словом, не чета иным другим.

А его собеседница подумала, что уж о ней-то никто и никогда подобного не скажет. Её лишь без устали все укоряли: то родители, то креффы, то Тамир. Один Фебр видел в ней не девку — парня, не выученицу, не обережницу, а любимую. Единственную. Она читала это в его глазах.

Все прочие замечали только то, чем Лесана и сама не гордилась, чего стыдилась без памяти.