— Она не боится дневного света?

Клесх поцеловал девушку в лоб:

— Иди. Много вопросов. Долго на них отвечать. Завтра после утренней трапезы ступай Ольсту, скажи — я приказал учить тебя грамоте и счёту.

Девушка кивнула и поднялась, но, прежде чем уходить, наклонилась и поцеловала отчима в изуродованную щеку:

— Спасибо.

Он на миг удержал её за затылок, прижимая к себе:

— Изменилась…

Клёна замерла от этой скупой неумелой ласки, и обняла мужчину за плечи. Стоять, согнувшись, было неудобно, но она не находила в себе сил высвободиться и уйти, как прежде.

— Повзрослела. Я — дочь Главы. Не все же плакать, — сказала она и почувствовала, как Клесх улыбнулся.

Никогда прежде падчерица не называла себя его дочерью.

71

71

Ветер тоненько подвывал в дымоходе. Клёна сидела, уставившись на трепещущий огонёк лучины. Она размышляла, перекатывая в ладонях серебряную куну.

Ночь лилась в покой через закрытые ставни.

Как-то там Фебр? Весь день в Башню целителей нескончаемой чредой шли люди: креффы, выучи из старших, выучи из молодших, то носили воду, то тащили обратно вёдра с грязными повязками. Клёна подступилась к одному, мол, давай постираю, помогу. На неё устало шикнули, мол, без того помощников много. Ступай, не лезь.

Она понимала — им там только глупой девки не хватало под руками. Но безделье было невыносимым. Что бы она ни делала, всё казалось — пустопорожне время тратит. Он там. А она, то лук чистит, то горшки оттирает! И лишь косится в окно на крыльцо Башни.

Целители выходили оттуда обессилевшими: и послушники, и наставники. Видно становилось: из последних сил бились за Фебра, пытались вырвать у смерти.

Нельзя им мешать…

Она слышала, как Ерсей — старший Ихторов выуч — сказал одному из ребят в трапезной:

— Ежели ночь переживет — чудом будет. Раны почернели. Как бы не обернулся. Хранители ему помоги. Донатос в лекарской ночует нынче, чтоб упредить, случись неладное. Крефф сказал, мол, доживет до утра, может, в жилу пойдет. А нет, так с восходом придётся упокоить.