Колдун пошатнулся и упал на колени. Сил в ногах не осталось. Снизу вверх обережник смотрел на две полупрозрачных тени, стоящие друг против друга. Тело у него горело, словно по жилам лилось расплавленное серебро.

— Заплутал я… — сказал негромко Ивор. — Искал тебя. И год, и два, и не помню сколько. Что же сперва не шел ты, а когда пришёл — бросил нас?

Прозрачная тень пошатнулась. Волынец ответил:

— Виноват я. Повернуть бы вспять…

У Тамира кружилась голова. Он не слушал, о чём эти две тени толкуют. Помнил лишь одно — нет ничего гаже зловредной нави. Немеющей рукой колдун потянул из-за пояса нож и вонзил клинок в землю. Потом понял, что забыл посечь ладонь. Даже не протирая оружия, вскрыл запястье. Кровь потекла обжигающим ручьем.

Шатаясь, наузник пополз вокруг навьих, бормоча слова заклинания. Ему казалось, будто руда льется как-то, слишком уж быстро. Сзади зарычал волк. Тамир не обернулся. Ему нужно было замкнуть круг, чтобы навьи не выбрались.

За спиной кто-то что-то проорал. Краем глаза обережник увидел взметнувшуюся с края поляны хищную тень. Услышал рычание, а потом визг. Огрызающийся клубок переплетённых звериных тел покатился в заросли ракиты.

Какой же бесконечный круг! Когда Тамир его замкнул и начал бормотать заклинание отпущения, показалось, будто вместе с Даром, кровью и силами из тела уходит жизнь.

Навьи неотрывно глядели друг другу в чёрные дыры глаз. Обережник не знал — видят они хоть что-то или нет. Он слышал их голоса — зыбкие, словно огонь на ветру, звучащие будто из далёкого далека:

— Прощения лишь дай мне… Виноват я… И нет вины этой горше…

— Прощаю, друже. Прощаю…

Слова рассыпались, превращаясь в шорох ветра, в шум деревьев, в шелест травы… Навьи сплелись бесплотными руками, и слабое сияние текло от них в темноту ночи.

— Отпускаю вас, — прохрипел Тамир, замыкая обережный круг и слабеющей рукой дочерчивая последнюю резу, — с ми… ром…

Он ещё успел подумать, что, наверное, никогда на отпущение двух беспокойных душ не лилось столько крови, сколько было пролито на этой убогой полянке нынче ночью. А потом перед глазами все закрутилось, ослепительная вспышка Дара брызнула искрами во все стороны. Тамир улыбнулся и упал лицом вниз.

…Клесху показалось, будто его накрывает волной — огромной, как волны Злого моря, на берегах которого он вырос. Чужой Дар обрушился на креффа и здоровенный волк ринулся, продавливая противника, силясь одолеть.

Никогда прежде ратоборец не видывал такой силищи у Ходящего.

Человек упал на колени, опрокидываясь одновременно с этим на спину, прогибаясь в пояснице. Зверь канул на него сверху, погребая под собой, и налетел мягким брюхом на пылающее железо. Волк взревел, рванулся, но в этот самый миг на спину ему приземлилось что-то цепкое, сильное. Жесткая рука вцепилась в загривок, вынуждая Ходящего запрокинуть голову.