Отворотный знак сам собою сотворился. Но вслух Гришанька сказал:

— Если недалече и покажете, куда, тогда можно будет Килишку попросить, он за любую работу возьмется…

…главное, чтоб тверезым застать. Хотя… ведьма, чай, сумеет, ежели чего, и протрезвить.

— Идемте, госпожа…

И та кивнула.

Прогулка по рынку выдалась… пожалуй, что выдалась. Никогда-то Гришанька не ощущал себя личностью столь важною. Нет, в городе его знали и уважали, и в храме он на третьей лавке сидел, еще на отцовском месте, рядом с матушкой. Пускай, конечно, не купеческий ряд, не говоря уже о большем, но тоже солидно. И по праздникам в харчевне его в числе первых обносили, даже как-то пришлось на слободском сходе слово говорить, когда обсуждали, надобно ли новые каналы рыть или старых хватит, но то все дела обыкновенные.

А тут…

Другое.

Он шел впереди.

Ведьма со своим зверем следом. И на них глядели. Со страхом. С интересом. Со всем и сразу… прикупила ведьма много чего, без спора расставшись еще с одною монеткой. Единственно, от приличной одежды отказалась, пощупала ткань, приложила к себе исподнюю рубаху и вернула на место, сказав:

— Я уж как-нибудь так…

Гришанька кивнул.

И пожал плечами, мол, ведьма… а вдова, торговавшая полотном, кивнула, соглашаясь: и вправду, чего от нее ждать-то?

Когда же солнце перевалило-таки через звезду на вершине храма, рынок почти опустел. И Гришанька, глядя вслед ведьме, что устроилась на возу — Килишка ей и сена охапку принес, и тулупчик сверху кинул, для мягкости, и даже семак отсыпал, от которых ведьма отказываться не стала — решился.

Вдруг.

Нащупал монетку — золотую, но диковинную, этаких он прежде не видывал, чтоб с одное стороны волк скалился, а с другой лист дубовый краснотою благородной отливал — и решился. А решившись, собрал опустевшие корзины — ведьма и ту, что с рыбьими потрохами прибрала — да домой отправился. И там уже, ополоснувшись ледяною водой, вытащил из сундука наряд, купленный для особых случаев.

Матушка сразу все и поняла.

Руками всплеснула, засуетилась, закружилась, снимая кафтану, соринки. И щеткою прошлась. И самого Гришаньку расчесала гребешком костяным, а бороду в косицы три заплела.

Потом выскочила, вернувшись с полынным веником, а бабка, сползши с печи для этакого-то случаю, вытащила и плетку свою, заговоренную, прошлась по плечам да с приговором… в общем, честь по чести проводили.

Правда, перед самым порогом Гришанька вдруг заробел. Но тут же стиснул монетку… ведьмина удача, если она не поможет, то и ничего-то не спасет.