Что он вспомнил, а может быть, на этом витке цикла и вовсе не забывал.

А я, черт побери, не знал, как начать. Ведь получается, что мы совсем его не знали.

— Ну, — сказал Виталик.

— Та фотография у тебя на даче, — сказал я. — Плюшевый мишка в твоем инвентаре. У тебя есть сын.

— Есть, — подтвердил Виталик. — Не прошло и двух веков, как ты об этом узнал.

— Да, — сказал я. — И это он. Это его смерть запускает откат.

Виталик кивнул.

— Как ты узнал о плюшевом мишке? — спросил он.

— Чапай рассказывал, — сказал я. — Когда мы делились воспоминаниями.

— Ясно, — сказал Виталик.

У меня никогда не было детей. Я понятия не имею, что чувствуют родители вообще. Я не имею ни малейшего представления, что чувствуют родители, когда их дети умирают.

И я понимал, что он не будет переписывать код, даже если я осмелюсь его об этом попросить. Это было написано на его лице.

Уверенность, решимость, немного усталости.

Много готовности к бою.

И пусть вселенная горит огнем и проваливается в черную дыру.

Это же Виталик. Ему все равно.

— Сколько ему сейчас? — спросил я. На фотографии был совсем малыш, но, возможно, это была не самая свежая фотография. Сколько раз он вообще пользовался той дачей?

— Шестнадцать, — сказал Виталик. — Его зовут Вадим.

— Хорошее имя, — сказал я. — Где он сейчас?

— С матерью, — сказал Виталик. — Мы в разводе.