Иуда был тих и напуган. Он взглянул мимо Каттера и Анн-Гари на поворот дороги – туда, откуда должен был появиться поезд. Потом снова на товарищей, опять на дорогу. Его внимание беспрестанно переключалось.

– Что будем делать? – спросил Каттер.

– Ничего уже не поделаешь, – ответил Иуда. – Он уже не тот, что прежде. Город… он опять изменился.

– Зачем ты здесь, Иуда? – спросила Анн-Гари. – Для чего ты пришел, Иуда Лёв?

Тон у нее был заговорщический. Они едва заметно улыбались друг другу, как соучастники. Голоса обоих звучали слегка игриво. Даже перед неизбежной бойней, уже увидав милицию, Анн-Гари кокетничала. То и дело она протягивала руку и касалась Иуды, который отвечал ей тем же. Напряжение между ними напоминало зверька, который жался то к нему, то к ней – по очереди. Иуда то заглядывал ей через плечо, то снова смотрел в лицо.

– Иуда! – закричал Каттер, и тот обернулся.

– Да, да, Каттер. Конечно. – Он успокоился. – Зачем ты пришел?

– Что ты сделал, Иуда? – спросил Каттер.

Но тут раздался шум, Иуда радостно вскрикнул, словно маленький мальчик, и запрыгал на месте, тоже совсем по-мальчишески. В его глазах стояли слезы. Он плакал и улыбался.

Столб дыма показался в полумиле от них. Вечный поезд. Извиваясь, он выполз из расщелины, словно покрытый копотью червь из своей норы, ускорил ход, круто повернул, огибая край каменной бреши, и оказался совсем близко. Поднятый поездом ветер ударил Каттеру и Анн-Гари в лицо, когда они повернулись и увидели круглые огни паровоза, почти неразличимые при свете дня, но все же освещавшие камни и рельсы. Железный Совет вышел на последний отрезок пути.

«Нет!» Каттер не знал, сказал он это вслух или только подумал. Он не верил в то, что за спинами милиции прячутся революционеры. Он смотрел, как Железный Совет выходит из каменной расщелины навстречу смерти, и кричал или думал, что кричит: «Нет!»

Оскалив зубы предохранительной решетки, овеянный легендами, увешанный охотничьими трофеями паровоз-фетиш с ревом вез в бой лучших воинов – огромных переделанных, рычащих кактов с длинными ножами наголо, – а по бокам бежали спасшиеся из Нью-Кробюзона, подбадривали их криками и осыпали конфетти, словно в праздник. Весь осажденный город на колесах шел в бой; второй паровоз, все вагоны, каждая часть поезда стала оружием. Колеса отбивали железный ритм, дым валил из всех труб, все прильнули к окнам, готовые открыть огонь, без всякого плана, повинуясь безрассудным крикам «вперед!».

«Ту-тук, ту-тук, ту-тук, ту-тук». Каттер знал этот звук стучащих по рельсам колес. Подбежав к краю обрыва, он закричал, хотя его все равно не могли услышать. Он видел, как плачет и смеется Иуда, как без слез улыбается Анн-Гари. С невиданной прежде скоростью поезд пролетел мимо Рахула, махавшего лапами и руками.