И когда я переворачивал страницы, во мне каким-то образом рождалось новое теплое чувство:
На Джиджо запасали то, что казалось мертвым, но на самом деле лишь спало.
Я думал об этом, испытывая постоянную боль и стараясь стоически преодолевать ее, когда странные молчаливые существа неуклюже входили в мою клетку и подвергали меня жару, холоду или уколам. То есть я хочу сказать: мог ли я испытывать надежду, когда металлические пальцы ощупывали мои раны? Или горевать оттого, что мои молчаливые надсмотрщики отказывались отвечать на мои вопросы и вообще говорить? Нужно ли описывать мою ужасную тоску по дому? Или возбуждение оттого, что мы открыли что-то невероятно странное, о чем никто на Склоне даже не подозревал – с тех самых пор, как г'кеки первыми отправили свой крадущийся корабль в глубины?
Но прежде всего я гадал: пленник ли я, пациент или
Наконец я понял: мне не от чего отталкиваться при решении. Подобно строкам книги Джойса, эти странные существа казались одновременно странно знакомыми и совершенно непостижимыми.
Машины ли это?
Или представители какой-то древней подводной цивилизации?
Они захватчики? Или считают захватчиками нас?
Может, они буйуры?
Я избегал думать о том, что на самом деле меня мучило.
Давай, Олвин. Посмотри этому в лицо.
Я вспоминаю эти последние дуры, когда наша прекрасная “Мечта Вуфона” разлетелась на куски. Когда меня прижало к ее борту. Когда моих друзей втягивало в пасть металлического чудовища и они погрузились в холодную, холодную, холодную воду.
Тогда они были живы. Ранены, ошеломлены, но живы.
Были живы, и когда мощный воздушный поток вытеснил ужасное темное море, оставив нас, раненых и полумертвых, на жесткой палубе. И когда лучи, яркие, как солнце, ослепили нас, а паукообразные существа вползли в помещение и принялись разглядывать свой улов.
Но здесь память меня оставляет, очертания становятся неясными – и я прихожу в себя в одиночестве.
В одиночестве и в тревоге за друзей.