Светлый фон

— Сами видели: холопа даже чудовища не притесняют. Пристало ли сие Князю?

— При чем тут притеснение?

— При том, что снятие печати неизбежно обречет сию девицу на муки.

— Но если вернуть ей личность? Вам же это по силам?

— А быть личностью — разве не проклятье? — лукаво повел бровями Тао-Фан.

Надо признать, такая постановка вопроса поставила меня в тупик.

Меня — но не фон Ливен.

— Нет! — вскинула голову молодая баронесса. — Сие — высший дар!

— Возможно, — не стал с ней спорить дух. — И будучи таковым, легко он не дается. И, тем паче, не гарантируется. Молодой князь, кто бы ни взялся за сию задачу — восстановить личность освобожденного холопа — он не станет обещать вам благоприятный исход дела. Если, конечно, сие не записной лжец. А вот страдания — они бывшему холопу всяко обеспечены. Посему мой вам совет: никогда не трогайте печатей! Не вами наложены — не вам снимать! Кроме того…

— Наблюдаю ковер! — прервал самодовольные разглагольствования духа тревожный возглас Ясухару. — Идет открыто, без маскировки! Несет одного человека… У него белый флаг в руке!

— Они что, сдаются? — удивился я.

— Скорее, хотят переговоров, — предположила Воронцова. — Кстати, внизу пока тихо. Чудовищ турки добили, но к нам не суются!

— Это может оказаться хитростью, — заметила Муравьева.

— Запросто, — кивнул я, подходя к Тоётоми.

Саженях в двадцати от небоскреба точно на уровне нашего окна висел ковер-самолет. Стоявший на нем, широко расставив ноги, человек в серых одеждах действительно держал над головой закрепленное на коротком древке искрящееся в солнечных лучах белоснежное полотнище.

При моем появлении пассажир ковра откинул свободной рукой тряпицу, закрывавшую его лицо, и я узнал Огинского.

* * *

— Вот это лучше оставить здесь, — указала Воронцова на мой «револьвер».

Как-то так само собой было решено, что парламентером с нашей стороны выступлю я. Обсуждались уже детали.

— Нет, — не согласилась с Миланой Тереза. — Как я слышала, князь Сергей — опытный маг, владеющий множеством внутренних техник. Так что он всяко пришел на переговоры хорошо вооруженным. С чего бы нам поступить иначе?