Эту новость гонец передал уже на словах, потому что он лично сопровождал посольство в Линкебанк, где, собственно, и находилось официальное представительство «торговцев».
Со слов вестника выходило, что беглецы-фризы, дезертировавшие сразу после той — первой битвы, когда армию Игоря и впрямь едва не разгромили — смогли всех убедить, что воины и союзники его рассеяны, а сам он — неизвестно жив ли. Бравый гвардейский полусотник признался, что они и сами не были уверены, что это неправда.
— Господин, — хирдман был напряжен и хмур, — дуг твой ярл Эрвин Сильный сказал, что он пока ничего не может сделать…
— Хорошо, что канаанеи не знают, насколько я, оказывается, нуждаюсь, хотя бы в перемирии… Хотя бы в перемирии… Надеюсь пока никто в лагере пока не знает об этом?
— Нет, господин, по дороге я не болтал, — заверил воин.
— Кстати, сколько времени ты повел в дороге?
— Если не учитывать неделю, потраченную на ожидание в Линкебанке, то… — вестник принялся загибать пальцы, и наконец, озвучил результат. — Двадцать… двадцать два дня, господин.
— Получается, — заговорил ярл несколько минут спустя, — армия, даже если мы сможем выйти прямо с утра, сможет преодолеть то же самое расстояние в лучшем случае дней за сорок пять-пятьдесят… За такой срок ни Нойхоф, ни тем более Виндфан не взять… Разве что предательством. Но боюсь, что если мы уйдем отсюда, то потеряем все здешние завоевания, а туда — сможем вернуться, когда все уже, в общем-то, решится…
— Ты же не хочешь сказать, что не сможешь прийти на помощь ребятам? — заволновалась Катя.
— Я хочу сказать, — черты лица Игоря заострились, голос звучал бесстрастно, — что обо всем этом требуется хорошо подумать! Очень-очень хорошо…