— Эй, — слабо проговорила она.

Ее снова взяли за плечи и подняли на ноги, после чего отвели назад левую руку и завернули высоко за спину. Ее обидчик повозился с ее наручной панелью, а потом больно толкнул вперед, по-прежнему не опуская ее руку. Она не могла даже упасть, не сломав ее. И чувствовала, как ромбовидный узор нагревательного элемента ее костюма начал раскаляться на коже, прожигая ее. Через каждые несколько шагов она получала крепкие удары по шлему.

Ее отвели обратно к их же марсоходу, несказанно ее этим удивив. Запихнув ее в шлюз, фигура последовала за ней, закрыла камеру и закачала воздух, сорвала гермошлем с нее, потом с себя, и, к своему крайнему изумлению, она увидела, что это был Саймон. Побагровев, он кричал на нее, продолжал бить, и его лицо было мокрым от слез, — это был ее Саймон, тихий и спокойный, но теперь он кричал на нее:

— Почему? Почему? Черт тебя подери, ты всегда такая, всегда только ты, ты, ты, сама в своем собственном мире, ты такая эгоистичная!

Под конец его голос перерос в неприятный вопль — ее Саймон, который никогда не повышал голос, никогда не произносил больше одного слова, никогда не бил ее и не кричал ей в лицо, теперь буквально брызгал слюной и задыхался от гнева; и вдруг все это ее взбесило. Почему только сейчас? Почему не тогда, когда ей нужен был кто-то, в ком чувствовалось бы биение жизни? Почему нужно было дойти до самого страшного, чтобы расшевелить его? Она с силой ударила его в грудь, и он отшатнулся.

— Отстань от меня! — крикнула она. — Оставь меня в покое! — А потом по ее телу пробежала мучительная боль, леденящая дрожь марсианского холода. — Почему ты не оставил меня в покое?

Он восстановил равновесие, рванулся вперед и, ухватив ее за плечи, затряс. Она никогда и не замечала, какие у него сильные руки.

— Потому что! — закричал он, ее обычно сдержанный Саймон, и сделал паузу, чтобы облизать губы и перевести дух. — Потому что!

Его глаза вылезали из орбит, а лицо стало еще темнее, словно у него в горле разом застряли тысячи фраз, — и, передумав их произносить, он взревел и снова затряс ее, выкрикивая:

— Потому что! Потому что! Потому что!

Падал снег. Несмотря на раннее утро, было еще сумрачно. Ветер хлестал по всему хаосу, кружа снежную пыль над побитой землей. Валуны, огромные, как целые городские кварталы, валялись, сваленные в кучу, тогда как ландшафт был расколот на миллионы мелких утесов, пещер, останцев, хребтов и пиков — а также множество причудливых выступов, башен и балансирующих глыб, которые удержались лишь по воле коми. Все крутые или вертикальные продолговатые камни на этой хаотической земле до сих пор оставались черными, тогда как более плоские участки уже побелели от снега, и пейзаж пестрел в белых и черных красках, и все кружилось в порывах ветра.