Люди были на Марсе муравьями – беспомощными крошечными созданиями. Но сегодня ночью они попробуют спасти Сакса. Хватит ждать!

В одном из своих бесконечных поворотов Майя резко остановилась возле него, сжала мускулы между его плечами и шеей и стиснула их. Ее прикосновение послало ему мощный чувственный импульс, ведущий прямо к позвоночнику и к бокам, а затем и к внешней стороне бедер. Он сжался в ее захвате, повернул вращающееся кресло так, чтобы обхватить ее руками за талию, прижаться ухом к груди. Она продолжала массировать его плечи, и он чувствовал биение пульса. Теперь ему не хватало воздуха. Она нагнулась и поцеловала его макушку. Они потянулись навстречу друг другу, пока не переплелись, Майя продолжала массировать его плечи. Очень долго они стояли, не размыкая объятий.

Потом они перешли в жилой отсек и занялись любовью. Переполненные мрачными предчувствиями, они полностью отдались сексу. Без сомнения, все началось с разговоров об Андерхилле. Мишель живо вспомнил свою запретную страсть к Майе в те годы и зарылся лицом в ее серебряные волосы. Он постарался слиться с ней изо всех сил, забраться прямо в нее. Она, как большая кошка, подавалась назад в такой же попытке взять его, и эти попытки окончательно унесли его прочь. Было так хорошо быть собой, свободно погрузиться во внезапный восторг: ничего, кроме стонов и вскриков и внезапных электрических разрядов чувственности.

После он лежал на ней, все еще оставаясь внутри. Она держала его лицо в ладонях и смотрела на него.

– В Андерхилле я любил тебя, – произнес он.

– В Андерхилле, – тихо повторила она. – А я тоже тебя любила. Правда. Я никогда не пыталась что-то сделать… Я бы почувствовала себя глупо, как с Джоном и Фрэнком. Но я любила тебя. Вот почему я разозлилась, когда ты ушел. Ты был единственным моим другом. Только с тобой я могла говорить начистоту. Лишь ты всегда слушал меня.

Мишель покачал головой.

– Не очень-то хорошо я справлялся со своей работой.

– Наверное. Но ты беспокоился обо мне, разве нет? Это была не просто твоя работа.

– Конечно. И я любил тебя, да. С тобой это никогда не было обычной работой, Майя. Ты исключительная.

– Льстец, – улыбнулась она, толкнув его. – Ты вечно так делал. Старался объяснить в лучшем свете ужасы, которые я творила.

Она коротко рассмеялась.

– Да. Но там не было особых ужасов.

– Были, – возразила она и поджала губы. – А потом ты исчез! – Она тихонько ударила его по лицу. – Ты бросил меня!

– Я бы ушел в любом случае. Я должен был.

Ее губы грустно скривились, она посмотрела мимо, в глубокий каньон их общего прошлого. Теперь она явно сползала вниз по синусоидальной кривой настроения и погружалась во что-то темное и глубокое. Мишель смиренно наблюдал за столь стремительной переменой. Он очень долго был счастлив, а теперь печальное выражение лица Майи говорило ему одно: если бы он остался, то разменял бы все счастье (по крайней мере, свое конкретное и эгоистичное) исключительно на нее. Его «разумный оптимизм» давался бы ему труднее, что привнесло бы очередное противостояние в его жизнь, столь же центробежное, как Прованс и Марс: Майя и Майя.