И наконец, эпоха демократии на Марсе началась, сменив эру капитализма. Она тоже, если следовать логике Шарлотты, неизбежно служила борьбой остаточного и появляющегося – между спорными, конкурентными остатками капиталистической системы и появляющимися элементами порядка, выходящего за пределы демократии, – его пока нельзя было как следует охарактеризовать, так как его еще не существовало, но Шарлотта отваживалась называть этот порядок Гармонией, или Всеобщей благодатью. Этот умозрительный скачок она совершила отчасти в результате тщательного изучения различий между кооперативной экономикой и капитализмом и отчасти – охватывая еще бо́льшую метаисторическую перспективу и выделяя в истории широкое движение, которое эксперты прозвали Большими качелями, – движения от остаточных иерархий доминирования, что существовали у наших предков-приматов в саваннах, к крайне медленно, неопределенно и с трудом появляющейся чистой гармонии и равенству, которые затем должны были характеризовать самую истинную демократию. Оба этих долго противоборствующих элемента существовали всегда, заявляла Шарлотта, создавая Большие качели, баланс между которыми медленно и неравномерно смещался на протяжении всей истории человечества. Иерархии доминирования ложились в основу всех систем, представленных до этих пор, но демократические ценности в то же время всегда считались надеждой и целью, которые выражались в самоощущении каждого примата и недовольстве иерархической системой, которую в итоге приходилось навязывать силой. И поскольку баланс качелей этой метаистории смещался на протяжении столетий, то несовершенные попытки установить демократию постепенно набирали силу. Так что лишь малая доля людей считалась по-настоящему равными в рабовладельческих обществах, таких как Древняя Греция или Америка времен революции, и круг этих равных только чуть-чуть ширился при более поздних «капиталистических демократиях». Но с каждым переходом от одной системы к следующей круг равных граждан увеличивался на какую-то величину, пока не только все люди (во всяком случае, теоретически) стали равны, но заходила речь и о равенстве животных и даже растений, экосистем и их элементов. Шарлотта рассматривала эти последние расширения «гражданственности» как одни из предвестий появляющейся системы, которая могла заступить вслед за демократией, то есть ожидаемым ею периодом утопической «гармонии». Намеки на нее были слабы, а желанная, но далекая система – лишь смутной гипотезой. Когда Сакс Расселл прочитал последние тома ее труда и, страстно углубляясь в бесконечные примеры и доказательства (они здорово сокращали объем самой ее работы, которая к тому же была чисто умозрительной), в возбуждении обнаружил общую парадигму, которая могла, наконец, прояснить для него историю, то задался вопросом, наступит ли когда-нибудь эта предполагаемая эпоха вселенской гармонии и благодати. Ему это казалось возможным. Более того, он считал вероятным, что сквозь историю человечества тянулась асимптотическая кривая, которая вела цивилизацию в состоянии нескончаемой борьбы даже в эпоху демократии и всегда направляла ее вверх, никогда не снижаясь и не повышаясь чересчур резко. Но также ему казалось, что такое состояние само по себе было достаточно положительной чертой, чтобы считать цивилизацию успешной. А достаточно – значит достаточно.