Однажды утром Сакс проснулся рано, потревоженный сильной качкой, от которой его ложе поднималось и опускалось так, что его спящему сознанию казалось, будто он движется вместе с гигантским маятником. Он оделся не без труда и поднялся на палубу, где Энн, стоя у вантов, крикнула:

– Кажется, донные волны и толчея сложились в положительную интерферограмму.

– Да неужели? – Он попытался подойти к ней, но лодка резко покачнулась, и ее отбросило на сиденье в кабине. – Ай!

Она рассмеялась. Он схватился за поручень и подтянулся к ней. Затем он тут же понял, что она имела в виду. Ветер дул сильный, километров шестьдесят пять в час, и минимальный такелаж судна подвывал громко и непрерывно. По всей голубой поверхности виднелись белые барашки, а звук ветра, что носился над неспокойным морем, был совсем не похож на тот, что свистел в горах: если там это был высокий пронзительный крик, то здесь, среди триллионов лопающихся пузырей, – насыщенный, плотный рев. Барашки виднелись тут и там, и огромные возвышения донных волн были покрыты пеной, которая слетала с гребней и перекатывалась у их подножий. Небо окрасилось в цвет грязно-мутной сырой умбры и имело весьма зловещий вид, а солнце висело тусклой старинной монетой, и все остальное выглядело темным, будто погруженным в тень, хотя никаких облаков не было. В воздухе летали частицы – пылевая буря. И волны теперь поднимались так, что судно по несколько долгих секунд восходило на одной, а потом столько же времени спускалось к подножию следующей. Вверх-вниз, в протяжном ритме.

Положительная интерферограмма, о которой говорила Энн, приводила к тому, что некоторые волны становились вдвое больше остальных. Та вода, что не пенилась, принимала цвет неба – тусклый и коричневатый, темный, несмотря на то что облаков по-прежнему не было видно – только это зловещего вида небо: не розовое, как когда-то, но скорее напоминающее пыльный воздух времен Великой бури. Затем барашки начали исчезать, а звуки ветра стали громче и переросли в невнятный гул: в этом месте был донный лед или более толстый упругий слой ледяных кристаллов, также известный как нилас. Но затем барашки вернулись – причем вдвое гуще прежнего.

Сакс забрался в кабину и проверил сводку погоды на искине. По каньону Касэя к заливу Хриса надвигался нисходящий ветер. Ревун, как сказали бы летатели в долине. Иксин должен был предупредить их об этом заранее. Но, подобно многим нисходящим бурям, она прошла за час и осталась сугубо местным феноменом. Однако выдалась достаточно мощной: судно качалось, как на русских горках, дребезжа под сильными порывами ветра, то поднимаясь, то опускаясь на огромных донных волнах. Волны, казалось, при таком ветре мельчали, но, пока лодку бросало то вверх, то вниз, Сакс заметил, что под пенящимися гребнями они были по-прежнему достаточно крупными. Парус прижался к мачте почти вплотную, как аэродинамический профиль. Сакс склонился поближе к искину, чтобы присмотреться повнимательнее, и оказалось, что уровень громкости в кабине был выставлен минимальный. Так что, возможно, он и пытался предупредить их о буре.