– А ты по-русски-то умеешь писать?

– Я закончил полную высшую школу. Все одиннадцать лет учился.

Он был горд собой. Тут не гордиться, а плакать надо!

– Вот и пиши. По-русски пиши. Листы там я видел, ручки тоже. Всё, что мне рассказал – пиши.

Я спрыгнул и закурил с горя. Шёл я рядом с повозкой – ходьба пешком мне всегда помогала успокоиться и «дефрагментировать» мысли, навести в голове порядок. Я поравнялся с осунувшимся Антипом.

– Вить, – тихо позвал он меня, – неужели это правда?

– Может быть, Оскальдыч, может быть.

– Но это же ужасно!

– Согласен, брат, ужасно.

Тут я понял, что если на меня, видевшего иную реальность, рассказ Я-2 произвёл такое впечатление, то у местных – вообще разрыв мозга. Так они и руки опустят.

– Понимаешь, брат, будущее оно же не постоянно. Оно вариативно.

– Не понял я тебя, Витя, – честно признался Антип.

– Каждую секунду каждое наше действие, каждый поступок или отсутствие поступка влияет на будущее. Например, этот насильник сказал, что генерал Жуков погиб.

– А кто такой Жуков? Это тот, что японцев побил?

– Тот самый. Жуков этот никогда не терял самообладания. Он чересчур самолюбив, жесток и своеволен для этого. Вот представь – нет Жукова, немец ударил, прорвал оборону, нарушил связь и управление, как обычно. Наше командование растерялось. На сутки, не более, но растерялось. А потом стало спасать войска, отводя дивизии для выравнивания фронта. Вот за Москвой и выровняли. А немец в московских узких кривых улочках застрял. А теперь представь, не исчез Жуков. Немец прорвался. Но он не растерялся – для него это не впервой за эту войну, да и за прошлую, хотя всё засекретили.

– А ты откуда знаешь, если засекретили?

– Я знаю людей. И в драке не раз бит. Если неожиданно ударить в слабом месте большими силами – прорыва не избежать. И это есть и будет всегда. Не отвлекай. Так вот, Жуков не растерялся и приказал окружённым войскам не прорываться к своим, а встать намертво и лечь, где были. Маневрировать, но не бросать тяжёлое вооружение. Он пожертвовал сотнями тысяч бойцов и командиров, целыми армиями. Это жестоко. Бесчеловечно. Но! Прорыв обороны ничего врагу не дал. Пехота их по грязи не успевала подтягиваться за танками, а танки не могли оторваться от наших частей, вцепившихся в них, повисших на них, как собаки виснут на медведе, пока не задавят. А танки без пехотного и воздушного прикрытия – мишень. Ты видел это там, у моста и полустанка.

– Это да! Славно мы их расчекрыжили.

– Темп наступления немцев упал, а там дожди, слякоть, грязь. С дорог не сойдёшь, а дороги можно перекрыть даже небольшими силами. Наш батальон новобранцев на двое суток блокировал переправу танкового корпуса и вывел из строя больше батальона танков. А на хвосте корпуса висели, умирая, наши окруженцы. Поэтому он выходил к мосту потрёпанными кусками. Из боя – прямо на нас, опять в бой. Надолго их хватит? А там, перед Москвой, готовится новая линия обороны, подвозятся свежие части. Москву не сдадим. А в годовщину Октября по Красной площади пройдёт парад. Жертвы не будут напрасными.