Глава 25

Глава 25

Тихо напевая «Ночь перед боем» едва различимым шёпотом, я сидел в камере.

Отсутствие часов не позволяло ориентироваться во времени. Подсознательный страх, что вот-вот через узкие зарешечённые окна в блок ворвутся первые лучи рассвета, а чуда так и не произойдёт, вызывал лёгкое умиление. Я не знал, который час, и потому оставалось только ждать. Впрочем, лёгкую дрожь от адреналина, который уже начал вырабатываться организмом при ожидании скорых неприятностей, я ощущал и даже был ей рад.

В блоке стояла тишина, но абсолютной она не была. Множество приглушённых звуков создавали ночную колыбельную, неприветливую к людям. Доносящийся откуда-то издалека лязг металла, свист ветра, гул воды в трубах где-то в толще стен, тихий разговор тюремщиков, чьё-то похрапывание, непонятные шуршания. Я вслушивался в каждый звук, потому что не хотел пропустить начало.

Но первым пришёл свет.

Вместо лучей рассветного солнца, сквозь решётки к нам ворвалось мистическое сияние, переливающееся бирюзой и перламутром.

Началось.

На какие-то мгновения пропал звук. Ночная тишина сменилась давящей пустотой. И в этой звуковой пустоте начала подниматься одна низкая, ввинчивающаяся в мозг, нота, весьма болезненная.

В мистическом нереальном свете вижу заключённого в другой камере. Он беззвучно открыл рот в невыразимом крике, невыразимом и беззвучном. Схватившись руками за голову, он бьётся в агонии, напуганный, паникующий.