– Хотите поговорить об этом?

– О том, что Совет против моей воли утвердил меня на эту должность? – спросил Александр с язвительными нотками. – Или о том, что крах моей жизни начался в ту проклятую секунду, когда я решился признаться тебе? – Он перевел на него истерзанный болью и отчаянием взгляд. – Что выберешь?

Он прикусил дрожащую губу и отвернулся, мысленно ругая себя за то, что так слаб, жалок и недостаточно сломлен, чтобы стать равнодушным. Сломаться ему не давала отныне презренная надежда – удел несчастных слабаков.

– Знаешь, я впервые… впервые действительно сильно хочу, чтобы ты ушел. Уезжай к своим дочерям. И к Шарлотте. Так будет лучше для всех. – Собственные слова казались чужими, и за это ненависть к себе выросла в разы.

– Александр…

– Я приказываю тебе! – прорыдал он. – Уезжай отсюда! Немедленно, слышишь?

Любой на месте Каспара обеспокоился бы будущим страны, ведь отныне десятки миллионов человек должны полагаться на психически неуравновешенного юношу. Но Шульцу это не пришло в голову. Он опустил мечущийся в терзаниях жалобный взгляд и ощутил укол нестерпимой обиды, когда осознал: «Впервые Александр со мной так груб». И хотя он знал, почему король так обращался с ним, все внутри у него сжалось.

– Вы правда этого хотите?

– Да, хочу, – последовал тихий ответ.

Каспар переступил с ноги на ногу и замер.

– Это ваше последнее слово?

После долго молчания он услышал приглушенное:

– Да.

Каспар сглотнул.

– Хорошо. Я больше не побеспокою вас. Я уеду, и больше мы не встретимся.

Для Александра это прозвучало хуже смертного приговора.

Нет, нет, нет, он совсем не хотел этого! Все, что он сказал минутой ранее, не должно было обернуться этим. Проклятые капризы, проклятый скверный, чисто каннингемовский характер и эта неизвестно откуда взявшаяся до слез жгучая любовь! Легче повеситься, чем прожить жизнь без Каспара.

Услышав удаляющиеся шаги, он похолодел и из груди вырвалось отчаянное: