Все это привело к тому, что во владения Александра потянулся тонкий, но достаточно стабильный ручеек переселенцев, ищущих лучшей доли. Причем не только переселенцев, бегущих от гнета феодалов в центральных королевствах — этот поток был всегда — но и из соседних баронств. Серов отлично понимал, что такой процесс в будущем может стать проблемой — вряд ли соседям может понравится, что платящие им подати крестьяне «голосуют ногами за другого кандидата». С другой стороны и сделать с этим он ничего не мог: запрещать ищущим лучшей доли людям селиться на его землях — пустующих, причем, землях — Серов, конечно, не собирался.

Большую же часть времени длинными зимними вечерами Александр проводил, занимаясь творческой деятельностью. Работники его маленькой типографии почти закончили набирать философский труд Робина ан-Гровера, к Новому году оставалось отпечатать буквально десяток страниц, после чего около месяца отводилось на то чтобы переплести сотни отдельных листов в готовые, пригодные к продаже книги и уже весной, как только дороги вновь станут проходимыми, отправить их заждавшимся покупателям. Покупатели, конечно, еще не знают, что они заждались, но Александр был уверен, что такой товар на долго не залежится, закрывая, наконец, окончательно денежный вопрос.

Ну а следующей книгой, которую капитан задумал отправить в производство, должен был стать его собственный философский трактат, в котором Александр попытался изложить взгляд человека из будущего на жизнь и общественные отношения в средневековье. Сложно сказать, зачем Серову вообще было это нужно, уж точно он смог бы найти более перспективные с точки зрения коммерции книги. Вот только у него за почти два года жизни в новом мире успело накопиться много чего на душе — он смотрел, сравнивал, размышлял — чем хотелось поделиться с другими людьми. Чего в этом было больше — попытки изменить взгляды местных или просто прорывалась тоска по родине — не мог понять и сам автор, однако писательский труд не на шутку увлек бывшего спецназовца, заставляя просиживать над бумагами по несколько часов в день, изливая бурным потоком на нее свои мысли.

Когда же, уже в середине весны, Серов поставил точку в своем трактате, несколько нескромно озаглавленном как «Мысли о прошлом и будущем», то почувствовал, как тяжесть, давившая на него все эти месяцы как будто стала легче, как будто он смог переложить ее на страницы своего произведения.

Отладка постоянного процесса изготовления книг во весь рост поставила вопрос об изготовлении своей бумаги. Именно она кроме работы наборщиков, которая в эти времена почти ничего не стоила, составляла львиную долю себестоимости конечного продукта.