Светлый фон

– Точно! – обрадовался Марек. – У кого в Лимбурге дочки пригожие, к тому и наймусь.

На улице уже собирался народ, потому что, хотя зной никуда и не делся, причина покинуть жилища появилась. Событие! Шум, гам, болтовня. Франчишка, мясникова дочка, успела даже домой сбегать, переодеться, чтоб товар, так сказать, лицом представить. У Марека-балагура каждой девице и пани ласковый взгляд нашелся да пара-тройка жарких словечек. Петрик, подручный мельника, даже сплюнул от злобы:

– Видали мы таких работников, с ручонками холеными.

Над Петриком посмеялись: все знали, что он к Франчишке женихается, только ради него панна Богуславова отчего-то монист драгоценных на шею не цепляла.

Сам Богуслав, мясник, дернул дочурку за руку, шикнул, чтоб не позорилась, и сказал рассудительно:

– Никогда такого не было, чтоб работник себе хозяев выбирал. И теперь не будет. А ежели пришлый пан наших девок портить надумает…

Он многозначительно замолчал. Марек посмотрел на мясницкий тесак в руках почтенного горожанина и интерес к разговору потерял, его черные глаза скользнули вдоль улицы Княжей, поднялись к холмам:

– Замок у вас какой замечательный.

– Замечательный, – согласился пан Рышард, – только не замок, дом. Бургомистровы палаты.

– Ежели пан Марек, – пискнула Франчишка, – желает в Лимбурге задержаться, ему обязательно надо в канцелярии у бургомистра бумагу подписать.

– С этого и надо начинать, – поддержали в толпе, стали наперебой советовать, как и что вельможной панне Ясне сказать, чтобы она документы выправила.

Пришлый кивал, улыбался, даже не пытаясь запомнить разнообразные важные сведения. Старая Агнешка зычно прокричала:

– Остыньте, добрые люди. Или у вас вся работа по хозяйству переделана? Или не стынет обед на ваших кухнях? – И обратилась к Мареку уже потише. – Ко мне, хлопчик, ступай; пока суд да дело, поможешь по мелочи старухе, а я тебе закуток какой для ночевки отведу. Расходитесь, добрые люди, вечером наш гость, по обычаю, с вами пару кружек пива опрокинет, колбасками закусит, тогда и поговорите.

Спасенный от народного внимания Марек вошел в дом Агнешки, вежливо поклонился, сложив перед грудью руки:

– Спасибо, вельможная пани. Только колбасок я не ем.

Старуха вернула поклон и сдернула накидку с парадного гостевого кресла в гостиной, сама опустилась в хозяйское:

– Смерть моя близко, потому врать не смей.

Марек осматривал чистенькую обстановку, но при этих словах подобрался, уставился на Агнешку глазами-сливами:

– Что в моей истории вызвало недоверие вельможной пани?

– Из тебя, чернявый, работник, как из меня бургомистр. Точно Петрик с мельницы заметил: не трудился ты ручками и не побирался. Одежда на тебе дорогая, не наша. Под плащом почти не видно, но у ворота раньше кружева были и шитье канительное по груди. Золотое?