Оябун тяжело вздохнул. Ага, это он начал спектакль для своих вакагасир и сайко-комона. Если бы мы были наедине, то просто послал бы нас на три буквы, да и забыл бы наши имена, но надо было держать лицо и выказывать сожаление. Всё-таки уходят два человека, которые здорово помогли Казено-тсубаса добиться такого положения. Я имею в виду сэнсэя и себя.

— Что скажете, сыновья мои и дочь? — обратился Кейташи к вакагасирам и сайко-комону. — Стоит отпускать таких ценных людей?

— Конечно же не стоит, — помедлив, ответил сайко-комон. — Но раз они приняли решение, а мотив этого решения высокодуховен, то… Оябун, эти ценные люди ещё не раз пересекутся с нами на пути, по которому собрались идти, поэтому я думаю, что нам лучше двигаться по горной тропе с приятелями и поддерживать друг друга, чем ругаться на узкой тропке и бояться повернуться спиной.

— Порывы молодого человека благородны. И сам он всегда боролся за правду. Думаю, что рано или поздно, но наступит тот миг, когда придется дать поручение, не вполне сочетающееся с его принципами. И не хотелось бы, чтобы это поручение было провалено, а сам молодой человек подвергнут наказанию. К тому же, сайко-комон сказал правильные слова — лучше идти по пути друзьями, чем ругаться и драться на узкой тропе.

— Мне больше всего будет не хватать малыша… — начала было Мизуки.

— Меня? — округлил глаза Малыш Джо.

— Заткнись, — оборвала его Мизуки. — Я говорю про Изаму. А ещё больше не будет хватать наших посиделок с сэнсеем Норобу. Хотя… Что-то мне подсказывает, что вы не сможете долго ходить безнаказанными — вы рано или поздно, но вернетесь к нам.

Я же упрямо покачал головой. Даже если придется иметь дело с якудзой, то вступать в их ряды я не собираюсь — будет хуже для них же самих.

— Вернетесь-вернетесь, — хмыкнула Мизуки. — Я это чувствую…

— А мою девочку чуйка редко подводит, — почти также хмыкнул и оябун. — Что же, возражений я не услышал. Тогда я отпускаю вас, дети мои. Отправляйтесь в своё опасное плавание и не забывайте названного отца.

На Киоси, Тигра и Малыша было жалко смотреть — они едва не расплакались после таких слов. Чтобы их взбодрить, я положил руку на столик, растопырил пальцы и вытащил нож. Всё внимание друзей переключилось на меня.

Я знал, что должен отрезать мизинец и принести его в качестве извинения за свой подобный проступок. Знал и был готов к этому. Даже не стал закусывать край воротника, а заранее загнал все чувства в далекий уголок сознания, чтобы стоном не показать свою слабость.

Холодная сталь коснулась фаланги пальца и под остротой клинка распался на две половинки белесый волосок.