— Ты крыса, — успокоившись, молвил он и добавил: — Ночная крыса.

Я был парализован, но ощутил жар в груди. Ненавижу Низверженного! Ненависть переполняет мою проклятую душу! Заполняет ее без остатка! Не остается ничего, кроме ненависти! Я взмок, по виску покатились капли пота, но я не оставлял попыток сосредоточить взгляд на лице Возвратившегося бога.

— Зачем убили Брана? — Я распалял внутри еще большую злобу, чтоб сожгла либо меня, либо незримые путы, не позволяющие двинуть ни рукой, ни ногой. — Конец времен…

Сказать что-то большее уже не смог. Последние силы оставили меня. Голова упала на грудь. Нет мочи даже для ненависти!

— Говоришь о конце времен, червь? Да! Это будет конец времен! Прежних времен, ибо настает мое время! Пусть сойдут в Орнор все великие сущности, что считают его своим! Они нужны мне здесь!

Глас Низверженного звенел в ушах. Прежде он только казался громоподобным, а сейчас гремел самым настоящим раскатом грома. Словно небесная гладь взорвалась подле меня.

— Хочешь взглянуть мне в глаза, Николас Гард?

Проклятый пепел! Он точно читает мои мысли!

— Хочу!

— Тогда посмотри!

Чужая сила подняла мою голову! Чтобы смог посмотреть в глаза Ишмаэлю! Я хотел узреть его лик, но… Ничего не увидел, кроме глаз Низверженного! Ярко-синих, без белков, от которых не мог отвести свой взор. Заскрежетав зубами, я силился это сделать, чтоб рассмотреть лицо Возвратившегося бога. Однако и в этом был немочен.

Кровь и песок!

Из небесно-голубых очей Низверженного в мои глаза ударили две извивающиеся молнии. Я ощутил острую, жгучую боль. Как будто глаза лопнули… а следом очутился в полной темноте и тишине…

Снова боль! Теперь в шее, и вместе с болью по телу пробежала волна сладостной неги. Проклятье! Злость изгнала из меня сонливую дрему, но не вампиршу, которая припала к моей крови.

Я дернулся, и это вдруг помогло. Ирменгрет оторвалась от моей шеи.

— Ты мой! — Она смотрела на меня сверху вниз, довольно улыбаясь. Губы графини были испачканы кровью.

— Что… ты… натворила? — Я был невероятно немощен и мог лишь смотреть на Ирму и говорить тихим, слабым голосом.

Графиня вскинула бровь. Я лежал на спине на диване в ее покоях, а она, расставив ноги, устроилась на мне. Почти раздетая, лишь в ночной рубашке, что сползла с левого плеча. С распущенными рыжими волосами.

— Натворила? Просто взяла то, что принадлежит мне по праву!

— По праву? — Дернувшись, я смог приподнять голову, увидев, а затем почувствовав, что полностью обнажен.