– Наверное, Олла не получит признания, – сказала Нея Холли, – после того как тут женщину крутили, гнули, чуть не избивали.

Заструилась мелодия. Как бегущая река с ее всплесками и водоворотами. Потом замерла, вдруг внезапно сменившись другой, печальной и замедленной, низкие звуки словно всплывали из зеркально тихой, прозрачной глубины.

Отвечая ей, в глубине импровизированной сцены, разделенной на две половины – черную и белую, – появилась нагая Олла Дез. Легкий шум послышался из зала дворца Цоам, заглушенный высокими и резкими аккордами, которым золотистое тело Оллы отвечало в непрерывном токе движения. Менялась мелодия, становясь почти грозной, и танцовщица оказывалась на черной половине сцены, а затем продолжала танец на фоне серебристой белой ткани. Поразительная гармоничность, полное, немыслимо высокое соответствие танца и музыки, ритма и игры света и тени захватывало, словно вело на край пропасти, где должен оборваться невозможно прекрасный сон.

Увлеченные поэзией невиданного танца, жители Торманса то похлопывали по ручкам кресел, то недоуменно пожимали плечами, иногда даже переговаривались шепотом.

Медленно угасал свет. Олла Дез растворилась в черной половине сцены.

– Другого я и не ожидала! – воскликнула Янтре Яхах, и собравшиеся зашумели, поддакивая.

Чойо Чагас метнул на жену недовольный взгляд, откинулся на спинку кресла и сказал, ни к кому не обращаясь:

– Есть нечто нечеловеческое, недопустимое в такой открытости и силе чувств. И опасное – оттого, что эта женщина столь непозволительно хороша.

Фай Родис видела, как вспыхнули щеки сидевшей рядом Чеди. Девушка посмотрела на нее с мольбой, почти приказывая: «Сделайте же что-нибудь!»

«Тупость никогда не должна торжествовать – последствия неизменно бывают плохими», – мелькнула в голове Родис фраза из какого-то учебника. Она решительно встала, поманив к себе Эвизу Танет.

– Теперь мы станцуем, – спокойно объявила она, как нечто входившее в программу.

Чеди обрадованно всплеснула руками.

– С меня достаточно! – едко сказала Янтре Яхах, покидая зал.

За ней покорно поднялись еще пять приглашенных во дворец тормансианок. Но Чойо Чагас лишь удобнее устроился в кресле, и мужчины сочли долгом остаться. Впрочем, земляне, смотревшие из звездолета, увидели, что женщины Торманса во главе с женой владыки притаились за серебристо-серыми драпировками.

Фай Родис и Эвиза Танет исчезли на несколько минут и потом явились в одних скафандрах, каждая неся на ладони прикрепленный к ней восьмигранный кристалл со звукозаписью. Две женщины: одна – цвета воронова крыла, другая – серебристо-зеленая, как ивовый лист, стали рядом, высоко подняв руки с кристаллами. Необычный ритм, резкий, со сменой дробных и затяжных ударов, загрохотал в зале. В такт ритмическому грохоту танец начался быстрыми пассами простертых вперед, на зрителей, рук и резкими изгибами бедер.