Шляхтичи молча выслушали, но вызов принять никто не рискнул: всем был известен горячий нрав ротмистра.

– Прошу, панове! – воскликнул распорядитель. – Кто вытащит копье пана Зборовского из стены?

Присутствующие дружно молчали. Анджей наклонился к Франсуа и тихо сказал:

– Бьюсь об заклад, никто не пожелает драться с ним. Самуил человек необузданный, в запале может и пришибить.

Франсуа не удивился: он прекрасно помнил сцену, разыгравшуюся после представления Генриха Анне Ягеллон.

– Так что же, панове? – повторил распорядитель.

И снова тишина. Шляхтичи косились друг на друга, но никто так и не вышел.

Зборовский вскочил и, гневно сверкая глазами, крикнул:

– Неужто ни один из вас не окажет мне чести? Уж не сговорились ли вы меж собою, панове? Или все боятся меня?

– Нет, не все, – раздался голос с того края зала, где стояли слуги вельмож.

От толпы отделился высокий широкоплечий дружинник лет двадцати.

– Я готов драться с вами, пан, – поклонившись, сказал он.

– Что?! – взвился Зборовский. – Мне драться с простым солдатом?! Да кто ты такой?

– Я дружинник графа Яна Тенчинского.

В бешенстве ротмистр повернулся к графу, сидевшему в кресле рядом с королем:

– Что я слышу?! Твой жалкий слуга предлагает поединок мне, радному пану и сыну каштеляна краковского?!

Тенчинский, уязвленный таким обращением, вскочил:

– Как смеешь ты повышать голос на равного?

Глаза Зборовского угрожающе блеснули:

– Ах так!