– Хоть часок, – уговаривала Кора. – Поплаваешь, освежишься, это полезно.
Он встал весь в поту:
– Ладно уж. Хватит тебе. Иду.
– Вот и хорошо!
День был тихий, палило солнце. Точно исполинский жгучий глаз уставился на равнину. Они шли вдоль канала, дети в купальных костюмах убежали вперед. Потом сделали привал, закусили сандвичами с мясом. Гарри смотрел на жену, на детей – какие они стали смуглые, совсем коричневые. А глаза – желтые, никогда они не были желтыми! Его вдруг затрясло, но скоро дрожь прошла, будто ее смыли жаркие волны, приятно было лежать так на солнце. Он уже не чувствовал страха – он слишком устал.
– Кора, с каких пор у тебя желтые глаза?
Она посмотрела с недоумением:
– Наверное, всегда были такие.
– А может, они были карие и пожелтели за последние три месяца?
Кора прикусила губу:
– Нет. Почему ты спрашиваешь?
– Так просто.
Посидели, помолчали.
– И у детей тоже глаза желтые, – сказал Битеринг.
– Это бывает: дети растут, и глаза меняют цвет.
– Может быть, и мы тоже – дети. По крайней мере на Марсе. Вот это мысль! – Он засмеялся. – Поплавать, что ли.
Они прыгнули в воду. Гарри, не шевелясь, погружался все глубже, и вот он лежит на дне канала, точно золотая статуя, омытая зеленой тишиной. Вокруг – безмятежная глубь, мир и покой. И тебя тихонько несет неторопливым, ровным течением.
«Полежать так подольше, – думал он, – и вода обработает меня по-своему, пожрет мясо, обнажит кости, точно кораллы. Только скелет и останется. А потом на костях вода построит свое, появятся наросты, водоросли, ракушки, разные подводные твари – зеленые, красные, желтые. Все меняется. Меняется. Медленные, подспудные, безмолвные перемены. А разве не то же делается и там, наверху?»
Сквозь воду он увидел над головою солнце – тоже незнакомое, марсианское, измененное иным воздухом, и временем, и пространством.
«Там, наверху, – безбрежная река, – думал он, – марсианская река, и все мы в наших домах из речной гальки и затонувших валунов лежим на дне, точно раки-отшельники, и вода смывает нашу прежнюю плоть, и удлиняет кости, и…»