– Астра.

– Звезда, – Святослав кивнул и глаза закрыл. – Это хорошо… ночью без звезд никуда.

И за руку ее взял.

Осторожно так.

Но не узнал. Определенно, не узнал.

Потом еще Анатолий Львович сказал, что это остаточная эйфория от переизбытка силы, что изменения сознания лишь внешний эффект.

– Дифференциация энергетических потоков, – он говорил это, явно сомневаясь в том, что правильно поставил диагноз. – Дополнительная. Никогда подобного не видел и, честно говоря, не знаю, чего ждать…

Он хотя бы говорил.

Те, другие, приехавшие вместе с Казимиром Витольдовичем, больше молчали, а если и открывали рот, то чтобы задать очередной вопрос. Не Астре. Ее они будто бы опасались, а вот остальных осматривали весьма тщательно.

– Задолбали! – не выдержала однажды Ниночка. – Откуда я знаю, почему энергетические линии изменили рисунок? Они у меня это спрашивают?! Это пусть они мне скажут!

Когда она злилась, то силу не удерживала, и та выплескивалась вовне к радости древнего больничного фикуса, принесенного в палату Анатолием Львовичем, чтоб поживее было.

Он так сказал.

Астра же тогда еще подумала, что Ниночке дарили гвоздики и хризантемы, и еще даже гладиолусы из старого сада, принадлежавшего бабке ее бывшего то ли жениха, то ли ухажера. Но никак не старые фикусы, прокуренные, пропитанные дымом и больничными запахами.

Ниночке фикус понравился.

Она ему тоже.

И к концу недели тот зазеленел, вытянулся, выплюнул пару тяжелых глянцевых листьев. Да и вовсе преобразился, сделавшись будто больше, солиднее.

– Устала… почему Эвелинку отпустили, а нас держат?

– Ее не отпустили. Ее перевезли, – ответила Калерия, которая к происходящему относилась с удивительным спокойствием.

– Ага… в Москву.

– Скорее в Ленинград, – Виктория сделалась молчалива и задумчива, хотя она и прежде не отличалась болтливостью.