– Как он? – жадно спросила Люба.

– Спрашивал о вас, – улыбнулся генерал.

– Правда?

Федоренко кивнул.

– Я… – Люба помедлила. – Я стесняюсь. Вот! – она подняла искалеченную руку. – С этой клешней…

– Как вас в НКВД взяли?! – покачал головой Федоренко. – Взрослая женщина, командир, а несете дичь. Какое это имеет значение?

Люба стояла в нерешительности.

– Да беги же! – рассердился генерал. – В самом деле! Или думаешь, я нанимался приветы вам носить?

Люба рванулась и влетела в палату. Олега она увидела сразу. Он полусидел, опираясь спиной на подушку, и смотрел в потолок. Лицо его было бледным, осунувшимся, но это был он, любимый, родной и самый дорогой ей человек. Живой!

С появлением Любы другие раненые, прежде оживленно болтавшие, умолкли и с любопытством уставились на нее. Не обращая внимания на их взгляды, Люба, стуча сапогами по паркету, побежала к нему. Он услышал и опустил взгляд.

– Ты?!

Люба упала на колени и зарылась лицом ему в грудь.

– Как раз вспоминал, – сказал он радостно. Снял с нее фуражку, бросил на тумбочку, после чего осторожно коснулся ее коротко остриженных волос.

– Я… Я… – Люба всхлипнула.

– Ну что ты, зайка! – Он погладил ее по спинке. – Обещал ведь… Только ты сама нашлась.

Люба оторвала от его груди мокрое лицо.

– Вот… – Она показала забинтованную руку.

– А у меня дырки в теле – спереди и сзади, – хмыкнул он. – Но мы ведь живы, не так ли?

Она торопливо закивала.

– Значит, плакать незачем! Вставай с колен, бери табурет и присаживайся ближе.