Пока льётся пиво и течёт река, в древней прекрасной Праге теплится жизнь. Но подлинная ли? Жизнь угасающих страстей и потерянных смыслов, Жизнь без напряжения, даруемого жестокой борьбой за существование. Жизнь, не испытанная на прочность.

— Инициация — таки важное дело, — со значением сказал Грдличка, — и нетрудно было заметить, как сильно изменился наш друг Братислав, когда он её прошёл. А ведь он её прошёл — всё было по-честному!

— Да, — согласился Мантл, — наш друг Хомак инициацию прошёл. Почти, — последнее слово перечеркнуло весь смысл.

— Почти? — Йозеф отставил пустой бокал. — Но наш Братислав, проходя один поединок за другим, стал как настоящий средневековый рыцарь, я точно говорю! Какая смелость, какая отвага — мог ли он такое показать раньше? Нет, не мог. И я тебе скажу, Карел, европейское рыцарство, если и возродится когда, то только в этих мутантских инициациях.

— Да-да, Европа изнежена, а в культуре мутантов сохранилась власть и сила борьбы за существование. Я всё понимаю, — подтвердил Мантл. — Но мутанты не европейцы. Они другие.

— Во всех их культурных памятниках написано, что они европейцы! — возразил Грдличка.

— Да, только эти памятники мы им и написали, — с такой прямотой Мантл до сих пор не высказывался. Конечно, они оба кое-что знали, но…

— Ты что, Карел? Ты в чём-то сомневаешься?

— Напротив, — Мантл выглядел, как сама уверенность, — я считаю, что нужно идти дальше. Да, мы европейцы. Но мутанты нас обогнали — с этим придётся смириться. Их инициации — не затем, чтобы вернуть нам рыцарское достоинство. Их смыслы идут дальше. Так далеко, что рыцари-европейцы в замешательстве пасуют. Ведь катастрофа с нашим Братиславом Хомаком — не случайна. Не в том дело, что мутанты не захотели поделиться столицей.

— А в чём же?

— Братислав Хомак испугался. В трёх поединках победил, а тут испугался. И тем выявил свою слабость.

— Чего же он испугался?

— Ему сказали: съешь поверженного врага. Париж стоит мессы, не так ли? Но бедный наш Братислав стал колебаться. Тем самым — обнаружил свою слабость и обидел всех мутантов, с которыми — вроде бы — собирался породниться. Ведь они едят человечину, чем Хомак лучше?

— Так что, ему стоило согласиться? — задумался Грдличка.

— Безусловно. Что такое человечина? Кусок протоплазмы, которому нашими людскими условностями приписан какой-то сакральный статус. Не убий, не съешь… Но ведь — вспомним "Тотем и табу" Фрейда — вся человеческая культура с того и началась, что убили и съели.

— Действительно, — согласился Грдличка, — ты меня убедил. Мне тоже теперь кажется, что беда нашего Хомака — в том, что он испугался. Не следовало отказываться от плоти врага, а он отказался. Мутанты запретили отказываться, а он не внял. Тем самым он косвенно признал, что человеческие запреты для него сильнее мутантских. За то и поплатился.