– Ну вот…Это моя кровать. Мы будем спать в ней. – кое‑как выговорила она.

– Хорошо… – хотел вздохнуть, но выпустил слова на выдохе, я. Тяжелый вздох мог сказать ей не о том, вынудить ее растеряться…

Я тихо принялся расстегивать сюртук, расцеплять поясок, стягивать с уже чуть вспотевших рук так скользящие по ним перчатки. Лилика также раздевалась довольно медленно, но, кажется, вполне уверенно. На секунду я остановился, и уже снова, "была ни была", продолжил раздеваться. Я спокойно снял бриджи, положил их на стул вместе с остальными вещами. На нас осталось лишь белье, и мы тихо подошли к кровати с разных сторон. Задрав одеяло, мы аккуратно под него забрались, еще чуть поелозив под ним, дабы устроиться на нем поудобнее. Теперь, в окружающей нас тьме, мы слышали лишь его – тихое биение наших сердец, и так подхватывающее его дыхание. Все это еще раз навевало некоторые воспоминания. Память о том, что, сам не знаю почему, я так старался забыть. Во всем этом что‑то мне казалось каким‑то неправильным, как и то, что говорил мне на шестнадцатилетие мой отец – именно мы с Лиликой должны были продолжить род Кацер так, как это делалось уже с самого его основания. Не страсть и похоть всегда тянули нас друг к другу, не как брата и сестру, и вовсе не слова отца. Я все еще этого не понимал. И потому боялся.

– Скажи…Ты помнишь, когда мы в последний раз лежали так же вместе? – вдруг чуть подвинулась она, положив свою голову мне на грудь.

– Конечно…

– Мне казалось, что я делала это просто потому, что хотела наконец это попробовать. Но нам ведь обоим было хорошо. То есть, даже не от того, что мы делали, а…Из‑за этой близости. Но мы так и не делали большего…

Я продолжал молчать. Ее голова была слишком горячей, и мне становилось все жарче. Хотя и вряд ли дело было только в этом. Какой бы стеснительной, под стать ее облику и внешности, она не казалась – она была ярой сторонницей близкого общения. Она вечно требовала внимания и ласки, на какую бы не был способен я. Не сказать, что она была похотлива, но…Нет, наверное это и вправду было так. По крайней мере, она точно вела себя так только со мной, и ни с кем больше.

– Никого в жизни я не любила так, как тебя. Я правда очень рада, что у меня есть ты…Может быть, скоро нам всем придется умереть на этой Войне…По крайней мере…

Я положил руку на ее плечо. Ее детское сердечко в груди, что уже совсем упиралась мне в бок, застучало сильнее.

– …я умру счастливой, и мне будет не о чем теперь сожалеть.

Она быстро оказалась на мне, обхватила мои плечи руками, вся горячая, мягкая, прильнула к моим губам. Конечно, я не хотел ей мешать. Я хотел ей помочь. Спустя столько лет…никакие страхи не могли больше меня остановить. Пусть она была мне сестрой – она была единственным человеком в этом мире, который остался мне так невероятно близок. Судьба изменила нас, поломала, осушила – но не переломила. Сердце снова заликовало. Такова была наша любовь. Оба мы теперь плакали, ласкали друг друга, совсем ребяческими улыбками провожая все сомнения, лишь теперь окончательно нас покинувшие. Как мгновение, пусть и счастливое, те минуты, и даже десятки минут, страстно объединяли нас, наши тела, с головой поглощая сознание. Не о чем теперь было сожалеть нам обоим. То, чего она наверняка ждала все эти годы – наконец случилось. Ее, как я говорил раньше, так похорошевшее тельце и вправду было приятно нежным и мягким, и весь наш контакт дрожало каким‑то неистовым наслаждением. Даже одной мысли о том, что я провожу ночь не с первой встреченной мне девушкой, а именно с прекрасной, так любимой мной сестрой, добавляло своего удовольствия и духу и телу. Уже на пике, мы оба последний раз вскрикнули в пламенной страсти, и на десяток секунд остановились. Еще спустя какое‑то время она бессильно перевалилась от меня в сторону, почти все это время остававшаяся на мне, и облегченно вздохнула.