– Но?

Гнев в глазах Бельмонте погас. Но то, другое, еще оставалось.

– Но если армии Эспераньи пересекут земли тагры, то, думаю, нам следует к ним присоединиться.

Джеана выпустила из легких воздух. Она и не осознавала, что затаила дыхание.

– Конечно, тебе следует так поступить, – сказал Аммар. – Ты для этого жил всю жизнь.

Родриго впервые отвел глаза, потом снова посмотрел на него.

– Какого ответа ты ждешь?

Тон Аммара внезапно стал жестким, безжалостным.

– А, ну… как насчет «Умрите, собаки-ашариты! Свиньи-киндаты!»? Что-то в этом роде?

Солдаты зароптали. Родриго поморщился и покачал головой.

– От меня ты этого не услышишь, Аммар. И от тех, кто сражается вместе со мной.

– А от тех, кто будет сражаться вокруг вас?

Родриго снова покачал головой, почти упрямо.

– И снова, что я могу тебе сказать? Полагаю, они будут очень похожи на мувардийцев. Ими будет двигать ненависть и благочестие. – Он сделал странный жест, расправил обе ладони, потом снова сжал кулаки. – Ты мне скажи. Что будут делать хорошие люди в такой войне, Аммар?

Ответ Аммара был таким, какого боялась и ожидала Джеана:

– Убивать друг друга, пока что-то не закончится в этом мире.

Альвар и Хусари отвели ее домой, когда солнце вставало над замусоренными и пустыми улицами. Они все очень нуждались в сне. Альвар занял свою прежнюю комнату на первом этаже, ту, в которой жил, когда они втроем с Веласом приехали сюда через рагозский перевал. Хусари лег на кровать Веласа рядом с комнатой, где Джеана принимала своих пациентов.

Она пожелала им спокойной ночи, хотя ночь уже закончилась. Поднялась наверх, к себе в спальню. Открыла окно и стояла, наблюдая, как светлеет небо над крышами домов на востоке.

Утро обещало быть чудесным. Предрассветный ветер принес аромат цветущего миндаля из сада напротив. Было тихо. Улицы опустели. Велас не увидит этого утра.