Насколько я мог понять, под мостом, держащим земли, подразумевался гипотетический перешеек на месте нынешнего Берингова пролива, поскольку до того маршрут отступления Тугарина-царя пролегал через леса темные, реки широкие, мимо озера хрустального да гор огненных, по снежному полю в зелен край.

С каждым днем войск в лагере становилось все больше. Встречая идущие ровным строем с песней казачьи полки, я не мог не дивиться произошедшему за последние месяцы чуду. Особое же удивление ждало меня, когда в один прекрасный день мне довелось присутствовать на учебных стрельбах пугачевской артиллерии, возглавляемой бывшим генерал-фельдцехмейстером России, бывшим фаворитом государыни Григорием Орловым.

Еще недавно двадцать четыре разнокалиберные пугачевские пушки, вывезенные из захваченных крепостиц, стреляли больше для шуму, чем в цель. Теперь же выросшая почти в три раза корпусная артиллерия, состоявшая из двенадцати – и шестнадцатифунтовых единорогов и пудовых мортир, выполняла сложнейшие маневры, как сопровождая огнем движение полевых частей, так и массируя огонь батарей на заранее указанных целях. Я любовался, как лихо снималась с передков конно-артиллерийская батарея, в упор осыпая картечью условного противника, как сквозь еще не рассеявшийся дым с гиком и свистом бросалась в атаку неудержимая казачья лава.

Григорий Орлов, еще недавно преуспевавший в паркетных маневрах, в одной рубахе, без камзола, носился меж батарей от орудия к орудию, что-то объясняя, указывая, беседуя с новоявленными канонирами и фейерверкерами. Казалось, он был абсолютно счастлив своим положением и менее всего сейчас напоминал вчерашнего придворного баловня. Наличие же рядом с ним молодого поручика графа Алексея Бобринского, похожего на генерал-фельдцейхмейстера как две капли воды, прибавляло ему сил и без того немереных.

Калиостро не соврал, через два дня после нашей встречи взмыленный фельдъегерь привез из Петербурга пакет с именным приказом, в котором его высокоблагородию подполковнику Камдилу оказывалась высокая честь представлять ее императорское величество при экспедиционном корпусе князя Заволжского, особо при этом надзирая за известными мне персонами. «Вот уж не было печали», – пробормотал я, прочитав высочайшее повеление.

– Участь самой толстой крысы, – похлопал меня по плечу Лис, – затыкать собой пробоину в судне. Обычно после этого корабль перестает тонуть. Шо я тебе скажу: между молотом и наковальней было бы спокойней.

Я с укором посмотрел на боевого товарища. Можно подумать, мне самому это было неизвестно!