– Вот, значит, как! – Я хлопнул ладонями по перилам.

– Однако журналист на этом не успокаивается, он тычет пером в самое что ни на есть сердце проблемы и пишет ее струящейся кровью. Он ставит вопрос ребром, и мы даже с этим ребром местами знакомы.

– Я, кажется, опять потерял нить твоего повествования, – замотал головой я.

– Так найди ее немедленно, потому что это красная нить! Ладно, шо тебе прогружать, ты все равно не ценитель. Далее волк отечественной журналистики спрашивает: что же на самом деле является причиной столь рьяной деятельности маршала Дезе? Верность долгу или же бурный роман его жены Каролины с любимцем покойного Александра, кавалерийским генералом Иохимом Мюратом? Ну, что-то вроде того, шо этот маршал опасается склонить голову, дабы не демонстрировать рога.

– Какой моветон! – нахмурился я.

– Шо попишешь, сторожевые псы демократии совсем оголодали в эпоху монархического засилья! Буквально от лап отбились! Да ну, шо я тебе буду рассказывать, вон гляди.

Пробегавший мимо парнишка с увесистой пачкой газет надрывно горланил во всю мощь:

– Экстренный выпуск! Покупайте экстренный выпуск «Санкт-Петербургских ведомостей»!

– Эй, малый, – свистнул Лис. – Вали сюда.

Медный пятак мгновенно перекочевал в руки малолетнего рупора свободной прессы.

– Великие князья-заговорщики заключены под стражу! – заученно протараторил юнец. – Принцепс Спартанский и маршал Понятовский спасают Россию!

– Да я в общем-то умею читать, – забирая пахнущий типографской краской лист, кивнул Сергей. – Все, свободен, неси свет в массы. – Лис развернул купленную газету, затем молча свернул, потряс головой, снова развернул и уставился на газетную шапку. – Дата вроде та же.

– Что еще? – Я выхватил «Санкт-Петербургские ведомости» из рук друга.

– Все путем, – успокоил меня Лис. – Одна мелкая такая фигня – совершенно другой текст!

ЭПИЛОГ

ЭПИЛОГ

Все в конце концов устраивается, но не всегда удачно.

Ученый совет нашего Института – отнюдь не самое любимое мною место в Англии, и даже если между его участниками расположены толстые стекла мониторов, лирического настроения он у меня никак не порождает.

– Они провалили все, что могли! – бушевал дон Умберто Палиоли, обвиняя нас в допущении российского переворота, неправильной оценке действий Наполеона и массе других смертных – и не очень – грехов. Однако я глядел на него довольно безучастно, изредка кивая в такт возмущенным речам и оставляя Лису роль адвоката. У меня из головы не шло прощание с Екатериной Павловной Скавронской-Литта в тот день, когда доведенный до бешенства нашим сообщением о бегстве Наполеона из Санкт-Петербурга резидент все-таки добился нашего отзыва в Институт.