— А ну не замай! Сунешься — враз саблей попотчую!

— Кому там неймется кровь проливать? — нахмурился князь, грудью коня прокладывая себе путь через толпу.

Брови старого воина гневно сошлись на переносице.

В кругу бурно гомонящих стрельцов, поводя обнаженным клинком, стоял разбойного вида казак. Около него в продранной окровавленной рубахе — пленник. Руки его были туго стянуты за спиной.

— Эй, посторонись! Что тут деется? — въезжая в круг, прикрикнул князь.

— Ляха изловили! — пустился в объяснения кто-то из толпы. — Царь велел лазутчиков на дубу вешать, а энтот, вон, бирюком взъелся!

— Смерть ему! На пику! — послышался недовольный ропот. — Живота лишить! А ляха вздёрнуть!

— Кто таков?! — Дмитрий Михайлович смерил тяжелым взглядом ерепенистого казака.

— Люди кличут Варравою, — процедил тот. — А во святом крещении — Егорий.

— И отчего ж, Варрава-душегуб, ты цареву волю удумал нарушить?

— Рассуди по разумению своему, князь-надежа! В твои руки предаюсь. Ведь как дело было, — опуская высверкивающую золотой узорчатью саблю, начал бунтарь, — шляхтича этого к дереву поволокли, уже петлю через сук перекинули, а тут вдруг гром среди ясного неба, да этот дуб молнией и расшибло! То, как есть, — знак небесный!

— Знак… Тебе-то что за дело? — нахмурился князь. — Иль указ уже не указ?

— Воля божья превыше воли земных владык.

— Экий толкователь выискался!

— Порешить! — ловя в княжьей усмешке сигнал для себя, загудела толпа, лишенная обещанного зрелища. — Покуда ляха вязали, он, паскуда, наших шестерых саблею достал! Что ж его теперь — миловать?!

— Правду говорят? — Пожарский обратил взор к избитому в кровь шляхтичу.

— Правду, — спокойно и даже чуть надменно подтвердил тот.

— По-нашему разумеешь. Стало быть, и прежде в этих краях бывал?

— Бывал.

— Да ты гордец! Как звать-величать?